Марк, 45 лет, механик из автосервиса «Гараж на 5-й», каждое утро начинает с кофе из пластикового стаканчика и подкаста о нейтронных звездах. Его дочь Лиза, 17, красит ресницы в школьном туалете, пока одноклассники обсуждают ее TikTok-канал с косплеями на аниме. «Брошу школу, пап. У меня уже 50К подписчиков», — говорит она за завтраком, размазывая тост с авокадо. Марк молчит, чинит Honda Civic
Витька, пятнадцатилетний паренёк с шрамом над бровью, попадает в интернат под Свердловском. Его сосед по спальне — Сашка, коренастый пацан с выбритыми висками, вечно жующий пайку чёрного хлеба. После отбоя, когда воспитатель Геннадий Петрович гасит свет, Сашка тычет Витьке ржавый гвоздь: *«Спрячь. Завтра в мастерской пригодится — турбинки снимать будем»*. Утром в столовой Витька роняет миску с
В коммуналке на улице Горького вечно пахло жареной капустой. Дядя Миша, сварщик с завода «Красный пролетарий», за обедом тыкал вилкой в селёдку и бубнил: «Вчера Семён опять в вытрезвитель загремел — милиционеру борщ в фуражку вылил, пока тот на стенку лез». В соседней комнате студентка Оля переклеивала обои газетой «Правда», слушая, как Нина Петровна ругается через стенку: «Кто опять мою
Люка вытирает стойку в кафе на улице Лепик, разглядывая трещину на зелёной плитке, которую так и не заменили. Элен врывается с мокрым зонтом, оставляя следы на полу из-под которого торчит провод от давно сломавшейся кофемолки. «Опять дождь превратил холст в акварель, — бормочет она, снимая берет с рыжими прядями. — Дашь эспрессо и тот странный круассан с розмарином?» Он молча кивает, замечая
Юкио каждый день чинил сети в рыбацкой деревне на Хоккайдо, где воздух пропитан солью и запахом гниющих водорослей. Его отец, Такума, исчез в тумане десять лет назад — старики шептались, что белый кит утащил его на дно. Юкио носил потрепанный дождевик отца, а в углу хибары хранил заржавевший гарпун. «Ты упрямишься, как осьминог в раковине», — говорила мать, разливая мисо-суп. Юкио молчал, но по
Чэнь Сяо, часовщик с желтым пластиковым стаканчиком от лапши в руке, коптил лампой над столом, разбирая карманные часы 1927 года. На стене мастерской в шанхайском *Лунтан-аллее* висели три календаря: отрывной с пандой, электронный с мигающим временем и самодельный, где дочь Ли Вэнь красной ручкой обвела 18 октября — крайний срок сноса квартала. «Бабушка Линь опять принесла свой будильник, —
Азамат, пятнадцатилетний парень из аула возле Аральска, каждое утро перетаскивает вёдра с солоноватой водой из колодца. Отец, Ербол, чинит старый «Жигуль» на куске брезента, бурчит: «Опять школу прогулял? Завтра сам корову доить будешь». Сестра Айгуль, в потёртом школьном платье, прячет под кроватью журнал с вырванными страницами — вырезки о Москве и Стамбуле. По вечерам Азамат пробирается к
Люси, архивариус в муниципальной библиотеке Парижа, случайно наталкивается на потрепанный дневник 1943 года, засунутый между стеллажами с налоговыми отчетами. На странице с пятном от вина — список из семи псевдонимов: *«Жюльен»*, *«Марго»*, *«Ворон»*. В метро она сталкивается с Тео, студентом-программистом, который неделю следит за ее маршрутом. «Ваша бабушка работала на Rue des Rosiers в 80-х? —
Лайла Морган, 34-летний морской биолог с татуировкой кашалота на запястье, обнаружила молодого пингвина Адели в пластиковой сетке у берегов антарктической станции «Фрост-Пойнт». Ржавый нож для вскрытия ящиков, который она всегда носила в кармане парки, затупился, пока она перерезала узлы под порывами ветра. «Держись, малыш, почти всё», — бормотала она, чувствуя, как ледяная вода просачивается
В деревне Гринфилд, где дым из печных труб смешивался с запахом мокрой шерсти, двенадцатилетний Томми Миллер каждое утро делил с Лесси кусок чёрствого хлеба. Пёс исчез в среду, когда старый фермер Хиггинс ругал пастуха за разбитое корыто. «Она ушла к ручью, мама, там следы с глиной», — говорил Томми, перебирая в кармане обрывок веревки. Лесси вернулась к полудню, волоча за собой трёх овец,
Витя, пацан лет пятнадцати, врывается в старый дом у церкви в деревне под Питером, спасаясь от соседа, чье окно он разбил мячом. Внутри натыкается на Паисия, седого старика в выцветшей рясе, который молча чинит ту самую раму, аккуратно выковыривая стекло стамеской. «Бегать будешь — ноги сотрешь, а вину не смоешь», — бормочет старик, даже не глядя. Витя, задыхаясь, роняет клюшку для хоккея,
Харука, 16 лет, в потёртой кепке «Tigers», отрабатывает подачи в пустом спортзале сельской школы. Каната, её одноклассница, сидит на корточках у сетки, поправляет тейп на левом колене и бросает мяч обратно: *"Снова недолёт. Ты жмешься, как будто ракетка — горячий картофель"*. За окном трещит цикада, а Харука, вытирая лоб рукавом футболки, ворчит: *"Легко тебе говорить, у тебя папа
