Милость Божья (2022)

Кайла, 27 лет, с синими рабочими перчатками, затянутыми до локтей, каждый вечер чинит порванные сети в доках Нью-Бедфорда. Её сосед Эзра, бывший священник с потёртым серебряным крестиком на шее, копается в архивах городской библиотеки, где пахнет пылью и старыми газетами. Они сталкиваются в забегаловке «Молли» — Кайла тычет вилкой в пятно ржавчины на столе: *«Третий труп за неделю. У берега нашли — глаза, будто варёные»*. Эзра снимает очки в проволочной оправе, протирает их рукавом рубашки: *«В церковных записях 1892 года… тоже исчезали. Говорили — наказание за грехи»*. За окном гудят корабли, а официантка Лиза, жуя жвачку, ставит перед ними чашки с кофе, где плавают крошки от печенья.

Под полом заброшенной церкви Св. Илария они находят тоннель — стены покрыты символами, выжженными серой и солью. Эзра светит фонариком на трещину в камне: *«Это не латынь… даже не человеческое»*. Кайла натыкается на ржавую клетку с костями, обмотанными колючей проволокой. В подвале дома на Бейкер-стрит, 12, где пахнет плесенью и лекарствами, живёт Амара — женщина с шрамом от уха до ключицы. Она роется в коробке с кассетами VHS: *«Ваш священник знал. Он кормил *их*… чтобы город выжил»*. Когда Эзра находит фото 1923 года с человеком, у которого такие же родинки, как у него, Кайла хватает его за рукав: *«Ты вообще дышишь?»*. На полу между ними — карта города с отметками красным лаком для ногтей.