В лунную ночь (1989)

Лука, худощавый художник с запачканными охрой пальцами, снимал мансарду над пекарней на виа деи Коронари. В мастерской пахло льняным маслом и горелым кофе из автомата на углу. «*Scusi, posso sedermi?*» – голос француженки заставил его обернуться у киоска с газетами на пьяцца дель Пополо. Мари в кремовом пальто с бархатными заплатками на локтях держала потрёпанный экземпляр «Исповеди» Руссо. Её чемодан, обклеенный наклейками хостелов от Лиона до Палермо, оставил царапину на брусчатке, когда Лука неловко задел его мольбертом.

Они три дня прятались от дождя под аркадами Болоньи, споря о сюрреалистах за стаканами граппы. Письмо от сестры Мари пришло в четверг: конверт пах солью и лекарствами из Марселя. «*Maman ne reconnaît plus personne*», – прошептала она, разминая хлебный мякиш на скатерти траттории. Лука молча купил два билета на ночной поезд до Турина – в кармане у него звякали монеты от проданного этюда с её профилем. На перроне в Вентимилье Мари разбила флакон духов «Fidji» о рельсы, смеясь сквозь слёзы: «*Ça sentira le voyage maintenant*». В финале они нашли мать Мари спящей в кресле-качалке с раскрытым альбомом, где между страниц засохли маковые лепестки с римских холмов.