Мой последний день войны (2009)

Вот, помнишь, как мой дед перед смертью рассказывал одну историю? Сидим мы с ним на кухне, он чай холодный помешивает, а за окном дождь стучит. Голос у него дрожит, будто лист на ветру: «Слушай, внучек, а ведь в сорок пятом, в самый последний день войны...» И понеслось.

Представляешь, ему тогда девятнадцать стукнуло — пацан пацаном. Говорит, небо было такое синее, что аж глаза резало, а земля пахла... не пойми чем — порохом, горелой травой и чем-то сладким, вроде спелых яблок. И вот они, понимаешь, уже знают — конец. Все вокруг кричат, обнимаются, а у него внутри комок. Не радость, не страх — просто пустота, будто из тебя всё вынули. А потом...

Тут дед всегда замолкал, губы поджимал. Глаза становились мокрыми, но не от слёз — просто блестели, как сталь. «Встретил я её, — шептал он, — в развалинах берлинского дома. Стоит, в платье рваном, а в руках букетик одуванчиков. Улыбнулась...» Он так и не договорил, кто она — медсестра, местная, призрак? Но я до сих пор вижу эту картинку: два чужих человека на пепелище, держащиеся за руки, будто дети. И вой где-то далеко, а тут тишина.

Странно, правда? Война кончилась, а самое важное случилось именно тогда. Может, потому он и вспоминал тот день чаще, чем День Победы. Жизнь, понимаешь, пробилась сквозь бетон — хрупкая, невротичная, но живая. До сих пор, когда гроза за окном, мне кажется, слышу его хриплый смех: «Эх, внук, мы же выжили. Выжили, чёрт возьми». А потом — тишина.