Дьявольская арифметика (1999)

Знаешь, как иногда на семейных праздниках всё такое... правильное, натянутое? Вот и у Ханны та же история. Сидит она за пасхальным столом, шестнадцать лет, наушник бы в ухо вставила, а тут дядя заводит свою пластинку про Холокост. Ну кому это сейчас надо, честно? «История — это важно», — бубнят родственники. А она считает потолок, мечтает, чтобы поскорее отстрелялась с этим ритуалом открывания двери для пророка Илии. Типа, самый младший должен — ну она и младшая.

Щёлкнула ручкой двери, думала — воздуху глотнёт, от звонка посуды отдохнёт... Ан нет. Вместо коридора в бруклинской квартире — польская зима 1941-го, и такой холод, что не в куртке, а в каком-то рваном платьеще. Сначала решила — розыгрыш, типа того шоу, где людей в прошлое кидают. Но запах перегара от охранников, грязь под ногтями и эти глаза… Боже, глаза людей, которые уже даже не надеются. Всё внутри оборвалось.

Вот так из вечно недовольной тинейджерки, которая в TikTok жила, превратилась в ту, кому хлебная корка — сокровище. А эти моменты, когда она вдруг вспоминала про микроволновку или джинсы с заклёпками — пробирало до слёз. Как будто мозг отказывался верить, что такое вообще могло быть. И самое жуткое — начинаешь ловить себя на мысли: а ведь кто-то ТАК и жил. Не в кино, не в учебнике. По-настоящему.

Фишка в том, что теперь, когда бабушка за обедом начинает про «тяжёлые времена», Ханна уже не крутит глазами. Просто тихо трогает шрам на ладони — тот самый, от ржавой гвоздины в бараке. Будто напоминает себе: истории — они не в книгах. Они в нас. Даже когда очень больно о них помнить.