Париж в августе (1966)

Знаешь, в августе Париж — это как тот друг, который внезапно собрал чемодан и укатил на море. Бульвары пустеют, даже запах свежего круассана из булочной кажется ленивым. Я тогда впервые понял, что асфальт может буквально плавиться под сандалиями — шел по Люксембургскому саду, а воздух густел, словно сироп от перезрелых абрикоков.

"Все нормальные люди на Лазурном берегу", — хрипел мне бармен в кафешке возле Пантеона, вытирая стаканы тряпкой, пахнущей прошлым веком. А я сидел, потный, как школьник после физры, и думал: черт, да здесь же идеально! Ни толп у Нотр-Дама, ни очередей в Лувр — только бродячие кошки да старики, играющие в петанк под раскаленным солнцем.

Вечерами город превращался в гигантскую духовку с приоткрытой дверцей. Ты выходишь на набережную Сены — и вдруг ловишь себя на мысли, что этот вечный город наконец-то принадлежит тебе одному. Даже Эйфелева башня в дымке жары казалась тогда не железным монстром, а чем-то хрупким, почти нарисованным мелом на сизом небе.

Странное дело — сейчас, спустя годы, именно эти пустые тротуары, это томление бетона и запах раскаленного гранита всплывают ярче, чем все открыточные закаты. Наверное, настоящий Париж прячется именно тогда, когда все разбегаются — как стыдливый актер без грима.