Заключенные (1936)

Представь: глухомань, вечная мерзлота, куда даже солнце, кажется, приходит со скрипом. А тут — эшелон, набитый зеками. Среди них инженер Садовский, которого «заказали» как вредителя — ну ты знаешь, эти вечные ярлыки из ничего. И Костя-капитан, матерый урка, с первых минут в бараке расселся как хозяин. Мужик с харизмой опасной, взглядом — лед колет. Быстро смекнул: здесь выживает тот, кто всех перепугает. Работу запретил — мол, не дадимся чекистам на растерзание. А те, между прочим, не лыком шиты: не дубьем, не расстрелами, а тихой тактикой взялись — то книжку подкинут, то пайку увеличат. Чувствуешь, да? Игра тонкая: сломить не телом, а через какие-то щели в душе пролезть. Смешно и жутко: Садовский, вроде интеллигент, в этой мясорубке пытается хоть достоинство сохранить. А Костя... Костя — как зверь в клетке, даже когда кажется, что он у руля. Интересно, чего он боится? Может, тишины, когда вдруг все перестанут дрожать? Лагерь-то — он как увеличительное стекло: кто ты на самом деле, когда ни кожи, ни масок не осталось. И ведь не поймешь, кто кого перевоспитывает. Чекисты их или они чекистов. Жизнь-то тут всех ломает, но иногда — странно — будто и человеческое проскакивает. В общем, история не про черное и белое. Скорее про серое, промороженное насквозь, в котором вдруг искра тепла мелькнет — и погаснет.