Дарья Легейда

Марьяна чинит кофемашину в подсобке кондитерского цеха, когда замечает Олега в окно — он толкает тележку с мукой через двор, перепачканный апрельской грязью. Вечером у ларька с чебуреками она достает смятые гривны, а он, стоя в очереди с каской под мышкой, бросает: *«Слушай, а вдруг мы однажды проснемся и поймем, что зря не сбежали отсюда?»*. Она молчит, разминая в кармане обертку от «Рошен»,
Алина, 19 лет, каждое утро пробиралась через шумный киевский рынок «Житний» к подземному переходу возле метро «Лукьяновская». В рюкзаке — бутерброд с сыром, завернутый в газету, и потрепанный блокнот с текстами песен. Ее выступления собирали кучку студентов и бабушек, бросавших в гитару мелочь. «Слушай, ты бы хоть ритм поправила», — кричал как-то парень из кафешки напротив, вытирая руки о фартук.
В приграничном селе возле Луганска братья Сергей и Витька копались в старом «Запорожце», пытаясь завести мотор. Сергей, в засаленной футболке, сплюнул на землю: *«Опять эти провода гнилые…»* За холмом дымила сгоревшая мельница, пахло гарью и полынью. По рации у соседа бубнили про «демилитаризованную зону», но Витька, щурясь от солнца, только мотнул головой: *«Херня. Вчера у Петровича корову
Надежда Белова каждое утро пробирается через разбитую дорогу к одноэтажной больнице в селе Заречное, где вместо аппаратуры — ржавые койки и аптечка с аспирином. Фельдшер Иван, в засаленной куртке, бросает: «Опять морфия нет?» — «Собирай ромашку, обезболит», — отрезает она, натягивая перчатки с дыркой на указательном пальце. Вчера принимала роды в доме у Мельниковых — роженица кричала на старую
Игорь, 19 лет, в рваной куртке топчет грязь возле коровника в селе под Черниговом. Мать кричит из дома: *"Сантехник опять звонил – за трубы надо платить, а ты где?"* Он молчит, разминает онемевшие от доильных щипцов пальцы. Вечером у ларька с теплым пивом Славко, бывший одноклассник в поддельных Nike, тычет ему сигаретой в грудь: *"В Киеве за день столько срубишь, сколько твоя
Антон, электрик с облупившимися ногтями от работы на стройрынке «Восточный», получил счет за лечение дочери Лизы — 430 тысяч. В подсобке, пахнущей сыростью и краской, он нашел в куртке чужой ключ от камеры хранения. «Кому надо — сам разберется», — буркнул сосед Виктор, вытирая руки об засаленные джинсы. Антон поехал на вокзал, где в кейсе под грудой старых газет обнаружил пачку долларов. «Ты либо
Марина выгружает чемодан с потёртыми наклейками «Киев-Львов» у дома с облупленными синими ставнями. Отец, Николай, встречает её молча, пальцы в краске от масляных холстов в мастерской. «Ты зачем вернулась? Тут тебе не галереи модные», — бросает он, разглядывая её розовые волосы. На рынке Оксана, в фартуке с пятнами от свёклы, шепчет за прилавком: «Твой Андрей теперь с Соней из шиномонтажа крутит.
Олена з дітьми, Андрієм і Марічкою, приїжджає до будинку батьків у селі під Львовом. Стара хата з тріснутим вікном, запах ліазу з подвір’я, бляшаний самовар у кутку — все, як за життя матері. Чоловік Олени, Микола, везе з міста картонні коробки: «Ти впевнена, що хочеш тут жити? Тут навіть туалет на дворі». Донька знаходить під ліжком щоденник з вицвілими квітами на обкладинці, а син розгортає
Виктор, слесарь из Винницы, забирает сына Сашу из школы после драки. В автобусе, протирая окно запотевшей ладонью, бормочет: «Опять за шкирку вытаскивать? Мать бы жила — с ней нытьём разбирался». Саша, с рассечённой бровью, тычет пальцем в сиденье: «Они про тебя говорили… что ты алкаш». Дома — холодный борщ, треснутая тарелка. Отец достаёт из тумбочки пачку старых квитанций: «Видишь? Ни одной
Ольга, владелица цветочной лавки на Оболони, каждое утро начинала с пересчёта кассовых чеков и обрывков флористической проволоки. Её старшая дочь Катя, парикмахер в салоне «Люкс-стиль», ворчала над кофе: «Снова эти проклятые розы из Голландии задержались?» — швыряя ключи от склада на стол с пятнами от краски для волос. Младшая Аня, студентка КНУ, в это время рылась в шкафу, пытаясь найти
Марьяна, пятнадцать лет, нашла в рюкзаке Артема смятый билет на электричку до Дарницы. В их хрущевке на кухне, где обои с желтыми ромашками отслаиваются возле плиты, мать резала лук и бурчала: "Ты его последней видела. Где он тупит?" На балконе, заваленном старыми лыжами, девушка разглядела на карте маркерные линии — Артем обвел заброшенный тоннель под старым заводом. В три ночи, пока
Мария Коваль, 27 лет, разбирала старый комод в доме бабушки под Львовом, когда нашла потрепанный дневник 1946 года. На страницах мелькали имена незнакомых родственников, а между листами выпала карта Карпат с пометкой «Не вскрывать». «Ты вообще понимаешь, что копаешь?» — спросил Данил, младший брат, разглядывая желтые фотографии в рамке. Мария проигнорировала: на следующий день она уже ехала в
Оксана, сорока двух лет, разгружает ящики с томатами на консервном заводе в Бережанах. Её сын Слава, пятнадцать лет, после школы забирает пенсию бабки Марьи из «ПриватБанка» — деньги на таблетки от давления. «Сколько там?» — спрашивает Оксана, протирая руки фартуком. «Триста сорок», — бурчит Слава, разглядывая трещину в экране телефона. Вечером она застает мужа Виталия с бутылкой горилки и
Ольга, учительница младших классов, жила с мужем Виктором в киевской хрущевке на Лесном массиве. Он торговал запчастями на Борщаговке, но после скандала с контрабандой двигателей кредиты накрылись медным тазом. Вечерами Ольга раскладывала тетради с сочинениями про «мою семью» на кухонном столе, заляпанном пятнами от борща, а Виктор глушил коньяк на балконе, бросая через дверь: *«Ты бы хоть
В ателье "Златокроя" на улице Сагайдачного Оксана чинит подол бархатного платья клиентки, пока дочь Аня с наушниками в ушах раскладывает лоскуты по коробкам. «Опять в этом свитере ходишь? Сними, нитки пристают», — бросает Оксана, выдергивая провод из телефона девочки. Аня морщится: «Не трогай! Мне через час к Сашке в ТРЦ». Вечером за чаем с вишнёвым вареньем Оксана находит в кармане
Оля замечает, что Катя слишком часто берет ее ноутбук «под предлогом» проверить почту. В кофейне «Верди» на Подоле, пока Оля достает из рюкзака мокрый зонт, Катя быстро скролит переписку с преподавателем философии — Борисом Игоревичем. «Ты вообще читала Шпенглера? — бросает Оля, наклоняясь к экрану. — Я вчера до трёх сидела…» Катя прикрывает чат ладонью: «Ну, пару глав. Ты ж сама говорила —
Оксана, 34 года, из села под Винницей, стирает детские комбинезоны в тазу с треснувшим краем. Муж Вадим, в засаленной футболке, тычет в договор о суррогатном материнстве: «Ты думаешь, они нам потом квартиру подарят?» — «Хоть крышу новую поставим», — бормочет она, разглядывая фото пары из Киева — Насти в бежевом пальто и её мужа-девелопера. Через неделю Оксана уже в съёмной однушке на Оболони, где
В дождливом Киеве, на Подоле, 23-летняя Оля Степанюк рисует граффити на стене полуразрушенного завода. Ее рваные кроссовки в пятнах акрила, пальцы вечно в синих подтёках от дешёвой краски. «Ти знову спалила мою куртку?» — кричит соседка Ира, указывая на прожжённую ткань у печки-буржуйки. Оля молчит, ковыряет штукатурку мастихином: аренду мастерской не платила три месяца, греется кострами из
Марьяна, 19 лет, протирала стойку в кофейне «Зерно» на Подоле. В кармане дрожал телефон с сообщением от брата: *"Знаю, где отец. Приезжай к Оперному, 20:00. Не опаздывай"*. За окном дождь стучал по брусчатке, клиентка в прозрачном плаще спросила: «Девушка, у вас эспрессо горчит или мне мерещится?» — голос дрожал, как ложка в чашке. Марьяна молча заменила напиток, пальцы в кольце от
В селе под Ивано-Франковском старик Иван копался в огороде, поправляя покосившийся забор из горбыля. Старший сын, Андрей, 34 года, привез из города пластиковые окна, но бросил их у сарая, хмурясь: «Ты бы хоть кур покормил, батя, а не с этим хламом возился». Отец махнул рукой, доставая из кармана смятый блокнот с долгами за свет. Младший, Денис, 28 лет, три года назад укатил в Ригу — работал на