Иван Оранский

Аленка, четырнадцати лет, в селе Почитанка каждое утро просыпается под скрип половиц в доме с печкой. Отец Николай, в засаленном ватнике, колет дрова у сарая, мать Людмила мешает капустные щи в чугунке. «В городе школа крепче, — говорит мать, вытирая руки об фартук. — Там светлее перспективы». Аленка молчит, ковыряет вилкой картошку в тарелке с облезлым цветком по краю. После уроков она бегает к
Сергей, в замызганной куртке с оторванным карманом, ковырялся в двигателе старого УАЗа возле заброшенного цеха где-то под Норильском. Лиза, его сестра, таскала из развалин кирпичи для печки — треснутые, с остатками советской плитки. «Опять эту ржавую бандуру ладишь?» — бросила она, вытирая руки об ватник. Он фыркнул, доставая из-под сиденья банку тушенки 2015 года: «Без «бандуры» до Диксона не
Наташа, тридцатилетняя продавщица из цветочного ларька у метро «Аэропорт», живет в пятиэтажке на севере Москвы. Ее квартирка — узкий коридор, кухня с обоями в ромашках и засохший фикус на подоконнике. Каждый вечер она жарит котлеты, слушая соседские ссоры через стенку, а по выходным листает Tinder, где попадаются то водитель Газели с татуировкой волка на шее, то менеджер Слава, который после двух
Лена Зайцева, с тремя детьми — Алёной (14), Кириллом (10), Мишей (6) — переехала в полуразрушенную дачу под Уфой после увольнения с фабрики. Облупившиеся обои, треснувшая печь, запах сырости. Дети собирали крапиву у ручья, а Лена обменивала на рынке старую швейную машинку на мешок картошки. «Сварим суп, — сказала Алёна, вытирая грязью царапину на коленке, — только без этих противных кореньев».
Знаешь, такая история — вроде тихой жизни, а потом бац! Живет себе девушка с малышом в какой-то глуши, книжки в библиотеке раздает. Ну, типа, спокойно, предсказуемо... Но нет же! Подружки, конечно, бьются за ее «личную жизнь» — мол, «ты в каменном веке застряла, давай мужика нормального найдем!» Ну уговорили, в общем. Думала, придет этакий милый чувак на кофе... Ан нет! А потом — стук в дверь