Рон Эли

Карл Беккер, следователь из Дюссельдорфа, каждый вечер задерживался в баре *Золотой якорь*, где за кофе с ромом перебирал заметки о нападениях на грузовики в Руре. Его напарник, Эрих Манн, вечно в мятом плаще, однажды принес фото с места происшествия: следы шин перечеркивали грязь, как ножом. «Тут не просто бандиты, — Эрих стукнул пальцем по снимку, — смотри, резина — только военные модели». В углу бара официантка Лиза, знакомая Карла со школы, протирала стаканы, шептала: «Слышала, вчера у
Ох, этот фильм… Помню, как впервые его посмотрел — до сих пор мурашки. Представь: глухие леса, палатки туристов, а вокруг что-то огромное и совсем недружелюбное шуршит в кустах. И ведь знаешь, чем всё закончится, но когда начинается та самая «охота» — сердце в пятки уходит. Камера дрожит, звуки скрипят, и ты вместе с героями замираешь, пытаясь услышать, с какой стороны приползёт этот кошмар на четырёх лапах. Честно? Смешно сейчас вспоминать, как я тогда прыгал от каждого шороха на кухне после
Знаешь, иногда всплывают в памяти моменты, которые будто выхвачены из чужого сновидения. Вот как тот случай… Помнишь, я рассказывал про старую историю, которую когда-то услышал? Типа, если бы жизнь вдруг оборвалась завтра, что бы осталось после тебя? Не в смысле памятника или чего-то пафосного, а вот это щемящее чувство — как будто смотришь на мир через мутное стекло, а он уже уплывает. Представляешь, я даже находил фильм, который примерно об этом — черно-белый, зернистый, с такими кадрами, что