Алеся Самоховец

В промзоне Минска, за ржавым забором завода «Горизонт», Артур Коршун копался в подвале заброшенного НИИ. Его сестра Лидия, медсестра с облупившимся лаком на ногтях, нашла в архивах больницы письмо 1986 года: «*Систему „Заря“ спрятали под плитой в котельной — В.К.*» Они выменяли у бомжей пачку «Минских» за ключ от здания. Внутри — схемы на пергаменте, пахнущие уксусом, и фото подростка в форме
Рыжик, копаясь в дедовом сундуке на чердаке, наткнулся на потрескавшееся зеркало в медной раме. Когда он протер пыль рукавом, отражение замерло: комната за стеклом была пуста, хотя сам мальчик стоял перед ним. «Эй, там кто есть?» — крикнул он, тыча пальцем в поверхность. Внезапно стекло стало жидким, и Рыжик рухнул в холодную воду, вынырнув посреди леса, где деревья росли корнями вверх. Там он
Алексей Соболев, хирург из московской горбольницы №15, роняет пробирку с кровью, когда коллега Гена молча кладет перед ним снимки легких. "Лёха, тут все плохо", — бормочет Гена, проводя пальцем по затемнению на пленке. Алексей, не отрываясь от пятна ржавчины на батарее под окном, вдруг замечает, как пахнет перекисью — резко, как в день первой практики. Дома, разогревая в микроволновке
Ольга, 27 лет, работает бухгалтером в местной аптеке. Ее отца, Сергея Николаевича, внезапно задерживают по подозрению в хищении стройматериалов с завода «Северный». В съемной двушке на улице Ленина, 15 она перебирает квитанции отца — чеки за коммуналку, распечатки звонков, фото с рыбалки на озере Круглом. В следственном изоляторе Сергей, щурясь от лампы дневного света, бормочет: «Клянусь, я