Лидия Кордик

Мустафа задерживается в душном классе военного училища в Салониках, переписывая конспекты по тактике. Преподаватель Намык-бей, щурясь через очки, тычет пальцем в карту Османской Македонии: *«Здесь не линии фронта — тут паутина. Вырвешь одну нить, запутаешься в другой»*. По вечерам Мустафа бродит по припортовым кабачкам, слушая рассказы матросов о забастовках в Стамбуле. В 1909-м он, уже капитан,
Эмир, 16 лет, чинит старый Peugeot 306 в гараже отца на окраине Требинье. Руки в машинном масле, радио трещит о местных выборах. Дед Мехо, ветеран, сидит на ящике из-под снарядов, курит: «Твой баща хотел уехать в Германию. Потом… война». В ящике с инструментами Эмир находит письмо 1993 года — обрывки фраз про «серебряный медальон», «предательство у моста». Мать Асма, стирая окровавленную футболку
Мила, 17 лет, рыбацкая дочь из Будвы, нашла в старом сундуке на чердаке пожелтевший лавровый венок и письмо на сербском с пометкой *«Не дай ему засохнуть»*. Бабка Славка, перебирая фасоль на кухне, буркнула: *«Твой дед ушел в море в тот же день, когда сорвал ветку с дерева у крепости Святого Ивана…»* На рынке у пристани, где торгуют копченой уклейкой, местный алкоголик Драган шепнул Миле, что
Эмир Ковачевич, двадцатитрехлетний слесарь из старого квартала у мечети Гази Хусрев-бег, каждое утро чинил замки в крохотной мастерской на улице Ферхадия. Его соседка Лела Петрович, сербка-студентка, забегала за кофе в *Kawa* — кафе с треснувшими столами и запахом жженых зерен. «Опять не спишь?» — бросала она, замечая масляные пятна на его рубашке. Он в ответ крутил гайку пассатижами: «Замки