Олег Гераськин

Антон, в потёртой куртке с оторванным карманом, пробирался через подвал разрушенной школы. В руке — самодельный фонарь из банки и свечного огарка. Лика, её рыжие волосы стянуты грязным шарфом, толкнула плечом дверь в класс: "Здесь никого... Пока что". На партах — пустые консервные банки с ржавыми краями, на стене мелом нарисован крест и дата: *12.09*. В углу валялся детский рюкзак с торчащей куклой без глаза. Внезапно из вентиляции послышался скрежет — Антон резко поднял обрез трубы,
Представь себе: обычный учитель математики из московской школы, весь в меле и тетрадках, и биолог-интеллектуалка из элитного колледжа — казалось бы, что у них общего? А потом бац! — и оба внезапно оказываются в эпицентре какой-то дикой перестрелки в полуразрушенном здании где-то под Берлином. Ну, вы представляете? Он с линейкой в кармане, она — с конспектом лекции о ДНК, а вокруг пули свистят! Вот честно — я бы на их месте просто вжался в стену и кричал «мамочки!», а они едва не пристрелили
Знаешь, когда я думаю о войне, в голове сразу всплывают образы — окопы, танки, мужчины в шинелях... Но ведь это только часть правды. А ты в курсе, что почти шестьсот тысяч женщин воевали на фронте? Шестьсот тысяч! И среди них — целые эскадрильи девчонок, которые буквально рвали небо на куски. Лётчицы, штурманы, оружейницы — да они в двадцать лет управляли боевыми машинами лучше, чем я сейчас кофеварку! Вообще, сложно представить, каково это было — восемнадцатилетней девчонке не просто сесть в
Знаешь, история Тухачевского — это как детектив с горьким послевкусием. Представь: легендарный командарм, громивший Колчака и Деникина, вдруг в один миг превращается в «фашистского заговорщика». И ведь казнили-то не его одного — целая плеяда военных, которых страна еще вчера славила как героев. А через двадцать лет — бац! — реабилитировали, мол, «состава преступления нет». И как после такого верить в справедливость? Вот что меня всегда цепляло: а был ли вообще заговор? То ли Сталин паранойей