Даниэла Цахерль

В заснеженной деревушке под Зальцбургом инспектор Гедеон Винтер, в мятом пальто и с фляжкой шнапса в кармане, осматривает тело женщины, завернутое в мешковину. На запястье жертвы — вырезанный символ, похожий на перевернутую ель. "Здесь даже снег врет", — бормочет он, замечая следы, ведущие к старой канатной дороге. Его напарница, Элли Стоккоуза из Мюнхена, в очках с толстыми линзами,
Клара, официантка в старом венском отеле «Империал», во время уборки в заброшенном бальном зале сталкивается с Максом, приезжим архитектором, сыном владелицы отеля. Он осматривает помещение, планируя перестроить его под фитнес-центр. «Здесь даже пол скрипит по-особенному», — говорит Клара, проводя ладонью по потёртому паркету. Она вспоминает рассказы бабушки, которая когда-то танцевала здесь на
Лука Мортелли, бывший картограф из Неаполя, находит в старом чемодане отца выцветшие письма с метками на карте Рима. Он связывается с Софией Риччи, студенткой-архивисткой, которая замечает на обороте одного из листов символ — переплетённые змеи, похожие на герб семьи Винченцо, владеющей полуразрушенным заводом в промышленной зоне Флоренции. «Тысячи таких значков продают туристам у Пантеона», —
Лена, девушка из Черновцов, каждое утро толкается в очереди у венского миграционного офиса. Её синяя папка с документами — справка о несудимости, переведённая на немецкий с ошибками, фотографии с Маркусом из пратера — уже третий раз за месяц. «Вы опять забыли апостиль», — бормочет чиновница в очках, тыча пальцем в печать. Маркус, полицейский из Граца, вечерами втирает ей, что брак «просто