Матиас Бундшух

Лена Шульц, 23 года, каждое утро замешивает тесто в булочной на углу Карл-Маркс-Штрассе. В перерывах ковыряет отслоившуюся краску на подоконнике своей однокомнатной квартиры в районе Пренцлауэр-Берг. После смены 12 октября нашла на чердаке потрепанный дневник 1989 года под грудой старых *Bild*-газет. "Кто оставил окно открытым? Теперь все бумаги промокли", — ворчал снизу сосед-пенсионер
В берлинском пригороде у озера Ванзе собрались пятнадцать человек в серых костюмах. Адольф Эйхман разложил на столе списки с цифрами — 11 миллионов евреев по всей Европе. Гейдрих, поправляя аксельбант, прошептал помощнику: «Протокол должен фиксировать только решения, не эмоции». В углу зала, за тяжелыми бархатными занавесками, стенографистка Лизель дрожащей рукой записывала реплики. За окном
Лена разливает эспрессо в кафе на углу Фридрихштрассе, замечая в окно мужчину в помятом плаще. Он оставляет конверт под столиком с треснувшей мраморной столешницей. Позже, протирая разводы на бокалах, она находит внутри обгоревшую фотографию своего брата Юлиана, пропавшего в 1997-м. «Ты уверена, что хочешь это сделать?» — спрашивает её коллега-бармен Фридрих, кивая на след ржавчины на снимке.
Лиза Мюллер, студентка-архитектор из Дрездена, каждое утро покупает *currywurst* у ларька возле моста Августа, пока не замечает, что продавец, старик Ханс, три дня подряд повторяет одни и те же фразы: "*Mit pommes? Zwei euro fünfzig*". Она прячет чеки в бардачок своего ржавого *Opel Corsa*, позже обнаруживая на них координаты заброшенной фабрики. Её сосед Томас, механик с татуировкой