Лола Наймарк

Лука, 27-летний бармен из Марселя, перегоняет свой ржавый Vespa через границу в Турин, чтобы открыть крошечный коктейль-бар в бывшей прачечной на Via Agliè. В прицепе — коробки с бутылками абсента, сушеными апельсиновыми корками и потрепанной книгой рецептов его покойной бабушки-сицилийки. На первой же закупке у рынка Porta Palazzo он сталкивается с Кларой, 25-летней художницей, которая тащит холсты под мышкой, роняя тюбик ультрамарина: «Ты же не из тех, кто добавляет сироп лаванды в негрони?»
Представьте себе Париж 40-х — немцы похаживают по бульварам, а в подворотнях кипит совсем другая история. Вот есть же этот Миссак, рабочий да ещё и поэт (сочетание-то какое!), который собирает вокруг себя ребятню со всей Европы. Евреи, венгры, поляки — да всех национальностей намешано! И ведь не за награды дерутся, а за какую-то абстрактную Францию, ту, где права человека важнее приказа. Ну вы поняли, про ту самую, из лозунгов. Жутко, конечно: эти пацаны с самодельными бомбами против фашистских
Вот как бы я рассказал эту историю, если бы мы болтали за кофе: Представь: семнадцать лет, положила глаз на симпатичного парня из соседнего квартала, а через пару месяцев — бац, две полоски на тесте. Клэр тогда, наверное, вся изнутри перевернулась. Решила оставить малыша — сердце не камень, ну знаешь, как бывает. Но вокруг сразу началось: шепотки за спиной, взгляды продавщиц в магазине будто ножами режут. Девчонка не выдержала — схватила сумку да и сбежала из дому, даже работу бросила. А дальше
Знаешь, иногда самые неожиданные встречи переворачивают жизнь с ног на голову. Вот как эта история про парнишку Момо — еврейского подростка, который болтался по улицам заброшенный, как старый мяч. Отец-то вроде жив, но давно растворился в своей тоске, будто тень за плотными шторами. Даже уличные девчонки, те хоть хлебом кормили сироту при живом-то родителе, жалели. А ты представь: тесная лавчонка в глухом квартале, пахнет специями и старым деревом. Там этот Ибрагим — седой, с лицом, будто карта