Хила Саада

Лейла, 28 лет, крутится между сменами в тель-авивской кофейне «Эспрессо-хаос» и квартирой в Бат-Яме, где обои на кухне отклеиваются из-за влажности. Её парень Амир, электрик с засохшей краской на джинсах, неделями пропадает на стройке у порта — монтирует провода в новом бизнес-центре. «Ты в курсе, что мама звонила трижды? — бросает Лейла, разогревая застывший шаварму в микроволновке. — Она требует, чтобы раввин был из их синагоги, а не наш сосед-реформист». Амир, счищая изоляцию с кабеля ножом,
Лирон прячет палетку теней под прилавком специй, пока мать спорит с туристкой о скидке на сумах. Вечером, за чаем с мятой, бабушка Сара достаёт потёртый альбом: «Вот твоя прабабка в платье из льна — шила три ночи, чтоб на свадьбу успеть». На кухне пахнет жареными баклажанами, брат Давид стучит ложкой по столу: «Опять про старьё? Лучь бы в универ работала, а не на эти глупые конкурсы». Лирон молча копирует в блокнот узор с выцветшей фотографии — бархатные розы на подоле. Под кроватью в железном
Вот Амос, пекарь из Тель-Авива, который уже… о боже, *девять лет* (!) тянет с Ванессой. Девять! А всё ещё ютится у родителей, как подросток, и жениться боится, будто кольцо — это граната без чеки. Ну ты понимаешь — классический «да я потом, просто сейчас не время». А потом *бац* — встречает в каком-то пафосном ресторане эту Ноа, супермодель, которая сама вся в слезах от прошлых отношений. И ведь ирония: он там, чтобы порвать с невестой (наконец-то!), она — чтобы забыть бывшего. И вот они сидят