Пинелопи Цилика

Элени копала пальцами песок у причала в деревне на юге Крита, пока волны не вынесли потёртый кожаный ремень её брата, Димитриса. Она помнила, как он кричал: «Смотри, не проспи восход!» перед тем, как его лодка исчезла в шторме три недели назад. В порту Пирея рыбак Костас, пахнущий оливковым маслом и солью, разгружал сети, полные дорады. «Твой брат спрашивал про старые маяки у Каво-Греко, — бросил он, вытирая руки о рваный фартук. — Но там сейчас только контрабандисты да полиция с радиометрами».
В Амстердаме эпидемиолог Ян Вандер, разбирая архив больницы, натыкается на папку с пометкой *Δ13*. Там — фото крестьянина из греческой деревни Кастанья с язвами на руках и записи о лихорадке, похожей на малярию, но с осложнениями на селезёнку. «Это не наш регион», — бормочет он, доставая телефон. Через два дня он уже в порту Пирея, где местный врач Элени Пападопулу, щурясь от солнца, вручает ему ключи от ржавого «Фиата»: «Там нет аптек. Бери антибиотики с собой». По дороге в горы Ян замечает,
Костас, электрик с обветренными руками, чинил проводку в полуразрушенном доме в Плаке, когда нашел под полом ржавый медальон с изображением Горгоны. Рядом валялась записка на древнегреческом: *«Οι τρεις θα σφραγίσουν τη σχισμή»* («Трое запечатают разлом»). Он сунул находку в карман, не заметив, как тень на стене дёрнулась против ветра. В тот же вечер Элени, его сестра-реставратор, разбирала керамику V века до н.э. в подвале Византийского музея. «Κοστά, φέρε μου ένα καφέ – το σώμα μου κλαίει από