Софи Мунико

В пригороде Лиона, на третьем этаже дома с облупившейся штукатуркой, 27-летняя Клоэ Монсель находит в ящике комода отца потёртую записную книжку. На страницах — имена соседей, зачёркнутые красным, и схема тоннелей под местным мясным рынком. В тот же вечер её младший брат, Люка, в дождь бежит к остановке трамвая №4, спотыкаясь о трещины в асфальте. «Ты видел, как он смотрел на маму перед...» —
Пьер Леруа, заммэра Сен-Клода, прячет конверт с наличными в ящик стола, заваленный счетами за ремонт ратуши. В кафе "Ле Марше" он шепчет строительному подрядчику Гастону: *«Мост через реку должен рухнуть через месяц, иначе аудит всё вскроет»*. Гастон, облизывая пальцы после круассана, бормочет: *«Дети на том берегу в школу через стройплощадку ходят — одна авария, и бюджет наш»*. Тем
Элиза, 17 лет, каждое утро покупала круассан в кондитерской на углу улицы Риволи. Однажды в старом переплете «Трех мушкетеров» из букинистического магазина она нашла письмо с координатами — 48°51'29.6"N 2°17'40.2"E. "Это же Лувр!" — прошептала, разглядывая потрепанные чернильные строки. В кармане куртки завалялся компас от деда, который она носила «на удачу». В
Знаешь, иногда кажется, что за стенами больниц кипит совсем другая жизнь — не из белых халатов и стерильных коридоров, а из нервных смешков в три ночи, сломанных кофе-аппаратов и таких историй, которые ни в какой сериал не запихнёшь. Вот смотришь на этих людей в скрипучих бахилах — они то впахивают как проклятые у операционного стола, то сплетничают в курилке про личную жизнь коллег, а потом