Валерий Астахов

Надежда приезжает в село Глибче Дубенского района, бросив работу менеджера в Киеве. Встречает брата Валеру возле покосившегося забора — он в засаленных рабочих штанах, разгружает кирпичи с «Богдана». «Дом продавать будешь?» — хрипит он, закуривая. Сестра молчит, трогает рукой трещину на ставне, вспоминая, как мать красила её в синий цвет марганцовкой. В комнатах пахнет полынью и старыми одеялами. На кухне — недопитая бутылка «Столичной» с ржавой крышкой, оставшаяся с поминок. В комоде с
Артем Михеев, 32-летний предприниматель из Днепра, поселился в киевской квартире с белыми кожаными диванами и огромным телевизором. На первом групповом свидании в ресторане «Одесса» Настя, медсестра из Харькова, пролила красное вино на его рубашку, засмеявшись: «Теперь хоть запомнишь». Лера из Львова, в платье с вышитыми маками, пыталась увести его в зимний сад, но он задержался у бара, слушая, как Оля, учительница младших классов, рассказывала про свой котёнка Фунтика. К четвертой неделе в
Владимир, в синей рубашке с закатанными рукавами, встретил девушек на мосту Патона под моросящим дождем. Анна, парикмахер из Львова, уронила зонт в Днепр, пытаясь поправить каблук на брусчатке. «Ты же не умеешь плавать?» — засмеялась Марина, поправляя прядь волос, выбившуюся из-под берета. На первом свидании в ресторане «Остерия» Оксана, юристка в очках с фиолетовой оправой, спорила с Ириной о политике, пока Владимир резал салат «Цезарь» и переспрашивал: «Вы точно не знакомы раньше?». Ночью в
В подъезде хрущёвки на Левобережной, 17, задымился труп мужчины в костюме Деда Мороза. Следователь Максим Громов, переведённый из Москвы за скандал с конфискацией фальшивых купюр, находит в кармане жертвы билет на ёлку в киевском Цирке. Его напарница Лера, местная оперативница с привычкой жевать леденцы «Барбарис», замечает: «Опять эти новогодние гирлянды вешать будем?» В кафе «Вереница» возле Почтовой площади Максим сталкивается с Таней, сестрой погибшего — она роется в его старом Nokia, ищет
Макс, бармен из кофейни на Подоле, нашел рыжего дворнягу возле мусорных баков за неделю до Нового года. Собака, которую он назвал Жук, таскала в зубах обрывки гирлянды с соседской ёлки. "Ты мне весь график портишь, — ворчал Макс, размораживая заледеневший замок склада, куда пустил пса ночевать. — Завтра ищешь хозяев, договорились?" Лера, фотограф из соседнего дома, случайно сняла их утром: Макс в засаленном фартуке выносил миску с остатками овсянки, Жук крутился вокруг велосипедной
Ольга, медсестра из киевской горбольницы, в пятницу после смены зашла в кофейню на Подоле. Там её ждал Андрей, застройщик, в рубашке с закатанными рукавами — на локтях ещё остались следы бетонной пыли. "Опять бригаду кинули без премии? — спросила она, размешивая ложкой пенку на капучино. — Ты думаешь, если залить всё бетоном, проблемы исчезнут?" Он достал из кармана смятый чек за аренду крана, бросил на стол: "А ты как хотела? Чтобы я, как твой отец, в долгах по уши сидел?"
Знаешь, есть такие истории, которые цепляют с первых кадров? Вот эта — точно из таких. Представь: война, все рушится, а в Москве еще пахнет жареным зайцем из «Метрополя». Главный герой — повар Ломов, мастер своего дела, который еще вчера кормил немецких дипломатов своим фирменным блюдом. Ирония судьбы, да? Готовил «по-берлински», а те самые берлинцы теперь стреляют в его страну. А потом — бац! Похоронка на сына. Вот тут меня и переклинило. Как же так? Человек, который всю жизнь резал морковку,
Знаете, в одном из тихих переулков Москвы, почти в самом центре, притаилось местечко, которое сложно описать в двух словах. Представьте: кафе, где пахнет свежим кофе и чем-то домашним, но вдруг замечаешь полки с потрёпанными книгами — вроде тех, что бабушка хранит на антресолях. А ещё тут между столиков разбросаны диски с музыкой, будто кто-то решил устроить барахолку посреди обеденной зоны. «Интернет? Да пожалуйста!» — словно говорит атмосфера, но это явно не главное. Ах, эти выходные! Обычное
Представьте себе большую квартиру, где поколения путаются под ногами, как котята в коробке. Сначала все мило: бабушкины пироги, детский смех, общие праздники… Но потом — бац! — дети вырастают, женятся, плодят своих малышей, а старшие, вместо того чтобы вязать носки, вдруг заводят романы. И вот уже в ванной очередь с утра, как в метро в час пик, а на кухне вечные споры — чья очередь мыть раковину. Смешно, конечно, но жить так — будто носишь тесные туфли: сначала терпишь, а потом хочется выть.