Вроцлав, 1965-й. Казимеж Войцех, слесарь с завода Hutmen, находит в цеху свёрток с письмами на немецком — адресованы Эриху Брауну, бывшему начальнику, исчезнувшему в 45-м. В общаге на Свидницкой, 8, его соседка Зофья, студентка-химик, чинит радиоприёмник: "Ты опять лезешь в чужие ящики? Завтра милиция придёт — и нам конец". Казимеж прячет письма под половицу, рядом с фотографией отца в форме Армии Крайовой. На трамвайной остановке у рынка Надащинек старик в кепке шепчет: "Браун
В Лодзи, на текстильной фабрике «Мирабель», слесарь Марек Грабовский находит в учетных книгах нестыковки — пропажу пятидесяти метров шерстяной ткани. «Пан директор Ковальчик опять затирает следы, — бормочет он, закуривая *mocne* у станка. — Надо к Вере». Вечером, в коммуналке на Злотничей, 8, соседка-швея Вера Шиманьская показывает ему обрывок накладной: «Смотри, тут печать из Гданьска. Твой директор гонит товар через порт, а в отчетах — брак». Марек рвет документ, когда в дверь стучат — двое в
В старом варшавском дворе, заваленном ящиками из-под угля, Марек Ковальски чинил мотоцикл «Юнкерс», украденный у немецкого офицера еще в 45-м. Его сестра, Зофья, в синем платье с выцветшими розами, вытирала руки об фартук и кидала в него картошкой: «Снова в участок звонили. Опять драка у «Павиака»?» Марек молчал, вытирая масло с рук тряпкой, пропитанной керосином. В тот вечер у складов на Воле он встретил Ежи, бывшего боксера с перебитыми костяшками, который шептал: «Твой брат в «Медоне»
Представь себе: Западная Польша, послевоенные годы. Земли, которые немцы десятилетиями считали своими, наконец-то вернулись к полякам. Казалось бы — свобода, можно начинать всё с чистого листа? Как бы не так. Сюда съезжаются переселенцы со всей страны, вроде бы власти пытаются помочь, но... Тут же вылезают проблемы. В лесах шныряют какие-то банды — называют их польскими фашистами, хотя как-то странно слышать такое сочетание. То сараи поджигают, то запасы растаскивают. Вообщем, бардак полный. А