Жора Фероренко

Оля, в застиранном фартуке с мукой на локтях, замешивает тесто в душной пекарне под Киевом. В кармане дрожит смс от Алены из Гомеля: *«Школу закрывают. Приезжай, пока классы ещё пахнут мелом»*. Димка, её сосед по общаге в Брянске, ворчит, протирая тряпкой клапана «Жигулей»: «Опять твоя белорусская челночина? Двигатель триста километров не протянет». Оля суёт в сумку банку вишнёвого варенья, пахнущего гвоздём из бабушкиного подвала — «На, Аленке передашь. Она его с чагой заваривает, как дед
Марьяна, в рваных джинсах и с рюкзаком, заляпанным краской, торчит у гаража на Оболони. Рядом Олег, в очках с переклеенной дужкой, тыкает в трещину на стене: «Вот тут нарисуем маки — будут как кровь». Из подъезда несет жареным луком, а под ногами — битые бутылки из ночного «Тараса Бульбы». «Опять мусор не вывезли», — бурчит Марьяна, подбирая обертку от «Рошен» и суя ее в карман. По дороге в школу они обходят яму с ржавой водой — та самая, где месяц назад Славко сломал ключицу. «Ты видел