Срджан Драгоевич

В центре — Иван, 27 лет, механик из Нови-Сада, и его кузина Лара, студентка-архитектор из Сараево. Они находят в подвале дедовского дома в Мостаре коробку с военными картами и письмами на сербскохорватском. На обороте фотографии 1983 года — отметки возле озера Блед и непонятные цифры, похожие на координаты. «Šta misliš, ovo je stvarno?» — бормочет Иван, разглядывая пожелтевшую бумагу. Лара,
Милош вытаскивает мокрые банкноты из кармана джинсов, считает под прилавком рыбного рынка в Белграде. «Опять не хватит на лекарства бабе Даринке», — бормочет он, поправляя потрепанный фартук. Сестра Ясна втирает в ладони дешевый крем у разбитого зеркала в их квартире на окраине: «Ты же знаешь, что скоро выселят? Надо дозвониться дяде из Подгорицы». На следующий день Милош грузит ящики с
Знаешь, есть такие фильмы, после которых как будто пепел на языке остаётся? Вот этот — точно из тех. Смотришь, а в груди холодок: он же про нас, про 90-е, про тот адок, когда страна сама себя рвала на куски. Брат на брата, сосед на соседа — и всё это под треск автоматов и вонь горелой надежды. Самое жуткое даже не кровь на экране. А то, как камера ловит детские глаза — широкие, чистые, которые
Знаешь, иногда кажется, будто война — это где-то далеко и абстрактно. А потом смотришь на историю двух приятелей, которые ещё вчера гоняли мяч по одним улицам, делили бутылку ракии под старым дубом... А сегодня один в камуфляже, другой — за баррикадой из разбитых скамеек. И эти самые улицы, где они росли, уже пахнут не цветущей сливой, а гарью. Страшно, правда? Когда родные места превращаются в