Санкт-Петербург, 1812 год. Александр Павлович, в мундире с потёртыми эполетами, разбирает донесения о пожаре в Москве. В углу кабинета — карта Европы, испещрённая крестами возле Смоленска. «Ваше величество, Кутузов отступил к Бородину», — докладывает адъютант с потрескавшимися губами. Император молча сжимает перо, чернильная клякса падает на письмо сестре Екатерине: «Наполеон ищет генерального
В индустриальном районе Чикаго Клара, 19-летняя работница текстильной фабрики, находит в механизме старого ткацкого станка медный амулет с треснувшей гранатовой вставкой. Ее потрескавшиеся от масла пальцы дрожат, когда она прячет находку под платок, пока надсмотрщик Гас кричит: "Хей, мелкая! Ткань рвется из-за твоей зевоты!" Вечером, в комнатке над аптекой "Меркурий", амулет
Павел, курьер на расшатанном велосипеде «Салют», объезжал треснутые плитки у пятиэтажки на окраине Москвы. Вечером у ларька с чебуреками Семён, сосед с пятого этажа, махнул рукой: «Опять Музгар пропал? Вчера в мусорках рылся». Павел потрогал царапину на щеке — след от кота, который теперь исчез. «В подвале искал… Там бабка Зина ведрами квас ставит — говорит, видела, как по вентиляции шастал».
Кирилл, 17 лет, автослесарь из Нижнеозерска, натыкается в тайге на ржавую капсулу с трезубцем на боку. Внутри — механический шар, испещренный проводами и символами на кириллице. Его подруга Аня, студентка-программистка, снимает квартиру в хрущёвке с облезлыми обоями. «Смотри, тут датчики как в старых «Луноходах», — бормочет она, вскрывая панель шара паяльником. За окном воет пурга, а из динамика
Чэнь Сяо, часовщик с желтым пластиковым стаканчиком от лапши в руке, коптил лампой над столом, разбирая карманные часы 1927 года. На стене мастерской в шанхайском *Лунтан-аллее* висели три календаря: отрывной с пандой, электронный с мигающим временем и самодельный, где дочь Ли Вэнь красной ручкой обвела 18 октября — крайний срок сноса квартала. «Бабушка Линь опять принесла свой будильник, —
Лика, психотерапевт с пятном от кофе на рукаве блузки, заметила, как Саша, пятнадцатилетний пациент, каждый раз перед сеансом щёлкает замок на рюкзаке ровно три раза. Его страх темноты она сначала списала на типичную подростковую фобию, пока не увидела, как он задрожал, когда в кабинете погас свет из-за перебоя с электричеством. «Там не только темно, — выдавил Саша, глядя на трещину в плитке под
Сория, студент из Пномпеня, находит на рынке Пса Тмей потрёпанный дневник с инициалами «П.П.». Листы испещрены заметками о сельских коммунах и чёрными схемами поставок риса. Он фотографирует страницы и выкладывает в Telegram-канал, где сталкивается с комментарием от Люка — француза в помятой рубашке, пьющего кофе в кафе у набережной Тонлесап. «Эти цифры… 1976 год. У меня похожие данные из
Лена застряла в очереди у автомата с кофе на вокзале Ватерлоо, сжимая в руке смятый чек от ремонта дрона. Запах пережаренных бобов смешивался с ароматом мокрого нейлонового плаща мужчины перед ней. "Слушай, я не просил философии — просто почини систему полива в теплице", — бормотал она в наушник, разглядывая трещину на экране своего старенького Pixel 9. На табло замигало расписание:
В ветхом архиве на окраине Москвы студент-историк Дмитрий Королёв копается в коробках с пожелтевшими бумагами. Внутри разбитой шкатулки с гербом Романовых он находит ключ из черненого серебра и письмо 1916 года, подписанное «А.Ф.» — видимо, Александрой Фёдоровной. «*Тут про подземные хранилища… Где-то под Петербургом,*» — бормочет он, перечитывая строчки о «даре, что спасёт Россию». Его дед,
Юсинсукэ, врач из Эдо, приезжает в деревню у подножия горы Фудзи. В хижине с прогнившей соломенной крышей он осматривает крестьянку, чья кожа покрыта синими прожилками. «Сначала дрожь, потом глаза белеют», — бормочет старик Гэнсукэ, указывая на треснутый кувшин с мутной водой. За деревней Юсинсукэ находит труп рыбака: изо рта торчат тонкие, как иглы, кости. В кармане у мертвеца — смятый листок с
Эмилия Розье, младшая дочь разорившегося винодела, приезжает в родовой замок Шато-де-Люмьер в Провансе после смерти тети-графини. В спальне с обоями цвета запекшейся крови она находит письма 1873 года: тетя переписывалась с местным аптекарем о «беспокойных снах» и «шорохах в восточном крыле». Садовник Луи, перекапывая ржавый колодец, рассказывает: «Вчера видел ее — белую, как мел, шла вдоль стены
Антон вытер остатки грима салфеткой, оставив на столе размазанные полосы коричневого и бежевого. В гримерке пахло лавандой от старого одеколона и пылью из вентиляции. На зеркале с трещиной в углу висела записка: *«Ты опять забыл ключи. Жду у заднего входа. Лида»*. Он смял бумагу, сунул в карман пиджака с оторванной пуговицей. Из коридора донесся смех актрис — обсуждали, как Светка из бухгалтерии
