Гордость морской пехоты (1945)

Сержант Джек Тернер, прожжённая гимнастёрка на плечах, водит взвод через джунгли острова Окинава. Рядом — новобранец Сэмми Ривера, 19 лет, сжимает карабин так, будто это последняя ветка над пропастью. «Слушай шелест листьев, а не своё дёргающееся горло», — бросает Джек, разминая кисет с табаком. Ночью, у потухшего костра, Сэмми достаёт фото сестры в платье с ромашками: «Она в Сан-Франциско шьёт парашюты. Говорит, каждый стежок — молитва». Джек молча чистит ножом грязь из-под ногтей — под кожей уже не различает, где его кровь, а где чужая.

Четвёртый день патруля. Рядовой Эдди «Громила» Карсон, бывший мясник из Чикаго, натыкается на замаскированный склад боеприпасов. «Чёрт возьми, тут ящики аж с 41-го года!» — его голос сливается с треском расколотой гранаты. Сэмми тащит раненого Джека под обстрел, рукав его рубахи разорван, под ним — татуировка: *Mama’s Boy* с кривой стрелой. В полевом госпитале медсестра Энн, в очках со сломанной дужкой, вытаскивает осколок из бедра Тернера: «В следующий раз прилетишь с дыркой — сама пришью койку к потолку». За ширмой ктото бормочет молитвы на испанском — Сэмми сворачивает самокрутку из газеты, лист дрожит: «Джек, а если мы просто... исчезнем?». Сержант щурится на дождь за палаткой: «Попробуй. Твоя сестра ещё полармии в платьях зашьёт».