Сотни бобров (2022)

Мейв, 27 лет, в рваной фланелевой куртке, копала ящики в углу заброшенного склада лесопилки. Её младший брат Джейкоб, с сигаретой за ухом, пинал ржавые цепи экскаватора. «Тут, смотри», — она вытащила потрескавшийся дневник лесника 1930-х, где между записями о поставках сосновой смолы мелькали слова «ночной шепот в плотинах». Джейкоб фыркнул: «Бобры? Серьёзно? Они ж грызут столбы моста на шоссе 41». Городок Лост-Пайн, зажатый между высохшим озером и горами Колорадо, трещал по швам: последний магазин закрылся в октябре, а в кофейне «У Мардж» теперь продавали только консервы. Мейв нацарапала на карте круги вокруг заболоченных участков — её мать перед смертью шептала про «речных стражей» и амбровые железы, которые пахнут кожей и дымом.

Карвер, браконьер с татуировкой когтя на шее, разбил бутылку об стойку бара «Гризли» после того, как Джейкоб отказался продать семейные земли. «Ты даже не знаешь, что у тебя под ногами валяется», — он кинул обрывок этикетки от французских духов с надписью «castoreum». Шериф Эмма, дочь старого лесничего, нашла следы трактора у ручья Сёрл-Крик — кто-то выкорчевал полгоры осин. Биолог Люси из службы охраны, с мерцающим трекером на руке, показала Мейв спутниковые снимки: бобровые хатки сплелись в лабиринт, перенаправляющий воду к высохшим колодцам. «Если они затопят долину, Карверу конец», — Люси щелкнула жвачкой. В финале Джейкоб, перебинтовав руку после драки в порту, грузил мешки с железами в фургон, а Мейв звонила брокеру из Нью-Йорка: «Скажите им, это не обычный мускус — пахнет дождём после двадцати лет засухи». За кадром: треск радио в пустом участке шерифа, где Эмма стирала запись с камеры у моста.