Ничего кроме человека (1964)

Джейкоб Меррик, 34 года, вальяжный слесарь с обожженными кислотой пальцами, каждое утро топчет треснутый асфальт между портовыми доками Чикаго и двухкомнатной квартирой на Эшленд-авеню. Его соседка, Элис Веллер, 28 лет, в пятничном платье с выцветшими ромашками, перебирает консервы в угловом магазине «Грэмми Маркет», пока ее младший брат Томми чинит велосипед из обломков на заднем дворе. «Слышал, Форд снова увольняет с конвейера», — бросает Джейкоб, разминая плечо после смены, когда они пьют кофе из жестяных кружек у ржавой пожарной лестницы. Элис молча смотрит на трещину в стене, где прошлой зимой прорвало трубу — штукатурка до сих пор шелушится, как старая краска.

В четверг, когда ливень залил подвал фабрики «Корбин Индастриз», управляющий Клайд Рэдмонд обнаружил недостачу в 47 долларов — к вечеру уволили Луиса, уборщика с хромой ногой. Джейкоб, вытирая масляные пятна с комбинезона тряпкой, которую Элис стирает по воскресеньям, собирает пятерых из цеха: «Если завтра не вернут парня — остановим прессы». На кухне у Элис, где плита дымит при включении, Томми рисует мелом на полу схему побега в Калифорнию. «Ты же не поедешь?» — спрашивает она, выжимая тряпку в таз с коричневой водой. Джейкоб щелкает замком своего потрепанного чемодана с инструментами: «Кто им печи топить будет, если не я?»