Мы, мёртвые (2017)

Амир, застрявший в пробке на перекрёстке Джалан-Петали, вытирает пот со лба и бормочет: "Опять эти грузовики с дурианом". Лина, его младшая сестра, щурится от солнца, глядя на трещину в лобовом стекле их старого Proton Saga — именно там мелькнула тень скутера, который их сбил. Через три дня они поняли, что продавцы натапиоков в Чайна-тауне больше не замечают их. "Попробуй взять жареный банан без оплаты", — усмехнулся Амир, но его рука прошла сквозь лоток, оставив след из рассыпанного сахара. Ночью они спали в заброшенном магазине тканей на улице Туанку-Абдул-Рахман, где запах затхлого шелка смешивался с воем кошек на крыше.

Старик в засаленной кепке, торгующий амулетами у входа в мечеть Джамек, первым обратился к ним: "Вы же знаете, что молитвы теперь не долетают до вас?" Он показал им фотографию 1985 года — там, среди толпы, стояли их собственные силуэты. Лина нашла половинку бронзового зеркала в ящике покойной бабушки, обернутую газетой с заголовком о массовом исчезновении в Камерон-Хайлендс. "Две стороны — как жизнь и радио «Boleh FM», которое всегда играет одно и то же", — проворчал Амир, пока они пробирались через канализационный тоннель под финансовым районом KLCC. Там, в луже мутной воды, они наткнулись на девушку в школьной форме — она чистила гранатомёт и сказала: "Если успеете до рассвета, спросите у повара из кафе «Малаккский рассвет» про соль с тремя узлами".