Медея (1988)

Знаешь, что самое жуткое в этой истории? Сняли её по старому, пыльному сценарию Дрейера — тому самому, который он так и не воплотил при жизни. И представь, никаких выкрутасов с мифом, всё как в учебнике: мать, дети, нож… Но черт возьми, как же это работает!

Вроде бы знаешь финал наизусть, а всё равно сидишь, вгрызаешься в подлокотник. Никаких спецэффектов, никаких философских заморочек — просто женщина, её боль и этот леденящий момент выбора. Мурашки по коже, когда понимаешь: да она же не монстр, она… живая. Слишком живая.

Честно, я думал — ну, очередная античная драма, скулёж хора и пафосные речи. Ан нет! Тут тебя буквально за руку тащат в её голову — в этот вихрь ярости, отчаяния, материнской нежности, которая вдруг оборачивается чем-то непоправимым. После титров минут десять просто сидел, в потолок смотрел. Как будто сам причастен стал, понимаешь?

Страшно? Еще как. Но и странно красиво — как свеча, которая горит так ярко, что обжигает всё вокруг.