Ноэль Фортюна (1960)

Знаешь, история эта — как удар под дых. Вот представь: Ноэль, вечный поддатый, которому в жизни ничего пылче стакана не светило, вдруг получает задание — переправить через фронт семью какого-то крутого доктора из Сопротивления. Ну, типа, «ты ж местный, знаешь тропы — вот и вывози жену с детишками, пока гестапо не накрыло». Ирония-то какая — сам-то он еле ноги волочит, а тут за чужие жизни отвечать! Но тут самое интересное. Жюльетта, эта хрупкая барышня, которая ложку сама держать не умеет, будто гвоздем его к земле прибила. То ли ее беспомощность, то ли детский смех за стеной — только наш Ноэль внезапно обнаруживает, что бутылка уже три дня пылится на полке. Сам не свой стал — дрова рубит, малышне сказки на ночь травит, а как на Жюльетту смотрит... Глаза горят, будто в шестнадцать впервые влюбился. «Да черт возьми, — думает, — может, это и есть моя жизнь теперь? Не пьяная гульба в прокуренных кабаках, а вот это всё: утренний кофе с её смехом, детские вопли во дворе, её рука случайно о твою...» Но война, она как плохой анекдот — всегда невпопад заканчивается. Возвращается муж-герой из концлагеря, весь в ореоле славы, а Ноэль стоит на перроне с чемоданчиком, где пара рубах да фотокарточка с чужими детьми. Самый смешной момент — он ведь даже не попрощался. Просто ушел на рассвете, когда все спали. Может, боялся, что если обернется — ноги прирастут к этой хлипкой счастью, что трещит по швам, как старый фарфор. А потом — опять кабак, опять стакан. Только теперь он его не осушает, а вертит в руках, разглядывая блики. Смешно, да? Год назад продал бы душу за глоток, а теперь... Теперь в этом стекле отражается не его рожа, а чьи-то ясные глаза и два смеющихся мальчишки, которые уже зовут другого папой.