Анна Гурова, хирург из минской горбольницы №4, в ночную смену пропускает симптомы перитонита у Петра Сидоровича — пенсионера с язвой в анамнезе. За окном — мартовская слякоть, в палате пахнет йодом и старыми одеялами. «Давление в норме, живот мягкий», — бормочет она, заполняя историю болезни, пока пациент жалуется на холодный пот. Утром Петра увозят на «скорой» с прободением — Анна находит в
Маруся, 14 лет, в рваных джинсах и с синяком под коленом, живет в пятиэтажке на окраине Нижнего Тагила. Мать, Людмила Степановна, медсестра в поликлинике, каждое утро ставит на стол гречневую кашу с комками и кричит: *«Учись, а то повторишь мою жизнь!»*. Девчонка прячет под кровать коробку с деньгами — копит на билет в Москву, подрабатывая расклейкой объявлений. По вечерам она тайком встречается
В Питере, зимой, Игорь Семенов щупал бумаги на столе — кончики пальцев в мелких порезах от краёв страниц. После аварии прошло полгода, но он всё ещё вздрагивал от гудков машин за окном офиса на Лиговке. «Ты уверен, что справишься?» — спрашивала Аня, его соседка, помогавшая разбирать документы. Он ворчал: «Слепой, не глухой. Слышу, как Колесов в соседнем кабинете шепчется про «откаты»». На
В палате №4 пятиэтажки под Выборгом Саша, парень с паническими атаками, рисует углём на обоях перекошенные часы. Лера, худая, в свитере на два размера больше, ставит перед ним тарелку с холодной овсянкой: «Съешь хоть ложку, а то опять трубку в вену вставят». За окном — ржавые качели и забор с колючкой. По ночам Димка, который вечно шепчет про «жучков в розетках», ковыряет отвёрткой стену возле