Маджид Майкл

Чиди, 17 лет, копался в коробке с подержанными радиодеталями на рынке Балале в Лагосе, когда наткнулся на медный амулет с трещиной по центру. Рядом Амина, его соседка, жевала жареный батат, обжигая пальцы. «Смотри, тут что-то вроде карты», — прошептал он, вытирая пыль с поверхности. На обратной стороне проступили символы, похожие на те, что Чиди видел в тетрадке своей умершей бабушки. Бабатунде,
Чиди, 28-летний инженер-самоучка из Лагоса, чинил генераторы в мастерской возле рынка Икеджу. Его сестра Амина, медсестра в полуразрушенной клинике Ошоди, каждое утро пробиралась через пробки на *okada* — мототакси, — отчитывая водителя: «*Abeg, no speed!* Я не хочу умереть до смены». В их доме в районе Мароко, где пахло жареным плантайном и дизельным дымом, хранились чертежи самодельного ветряка