Алиджан Юджесой

Арда вытирал руки об фартук, пахнущий селедкой, когда бабушка крикнула из кухни: «Ключи на тумбе, не забудь!» Он мотнул головой, поправляя воротник потрепанной куртки цвета хаки. В ящике комода под стопкой школьных тетрадей 90-х он нашел коробку из-под рахат-лукума — внутри пахло плесенью, турецкие марки с полустертыми печатями и фото мужчины в феске на фоне парома «Хюдавендигар». Вечером у
Эмир, механик из мастерской в Тарлабаши, каждое утро начинал с протирки масляных пятен на дверях гаража. Его сестра Айше, с иголками в зубах и обрывками ниток на платье, шила платья для соседок, пока их мать кашляла за тонкой стеной. «Ты опять задолжал за электричество? — спросила она, не отрываясь от машинки. — Мехмет звонил, грозится прийти». Эмир, вытирая руки об тряпку с запахом бензина,
Эмир копался в пыльных стопках библиотеки Сулеймание, пытаясь найти материалы для диплома по османской архитектуре. Под обложкой потрепанного учебника 1980-х он наткнулся на дневник с выцветшими чернильными пометками. На страницах мелькали схемы зданий с пометкой *"K1-7"* и обрывки фраз: *"Они смотрят через зеркала…"*. За его спиной раздался скрип паркета — Лия,
Джемил, ведущий провинциального телеканала в Измире, каждое утро пробивается через пробки на старой «Тофаше» в студию с выцветшими шторами. В редакции — треснувший экран монитора, неисправный кондиционер и коллега Сельма, которая вечно жуёт леденцы: «Слушай, этот репортаж про бездомных собак — зрители задыхаются от скуки. Давай врежем про коррупцию в мэрии?» Джемил отмахивается, зная, что
Лейла, в синем платке и потрепанных кедах, протирает стойку в кафе возле Галатского моста. Аднан, ее муж, звонит с третьего раза: *"Опять эти твои «кофейные смены»? Дочь одна сидит, а ты..."* Она перебивает, сжимая телефон в липкой от сиропа ладони: *"Не хочу быть вазой в твоем пентхаусе. Хочу дышать"*. По вечерам, когда Аднан засыпает под звук биржевых сводок, она
Зехра, пятнадцатилетняя школьница с постоянно залитым чаем термосом в рюкзаке, каждое утро пробирается через шумный рынок Кадыкёя, чтобы успеть на паром до Эминёню. Ее отец, Мурат, чинит обувь в крохотной мастерской с выцветшей вывеской «Стамбул-Таб», а мать, Фатьма, развешивает постиранные простыни между домами, крича соседке: «Не зацепись, ноги сломаешь!». После уроков Зехра подрабатывает,
Эмир, 27 лет, копался в коробках с хламом на заднем дворе антикварной лавки в районе Бешикташ. Нашел потрескавшийся керамический кулон с узором в виде восьмиконечной звезды. «Опять барахло тащишь?» — Лейла, хозяйка лавки, закатила глаза, поправляя платок на голове. Ночью кулон начал мигать тусклым синим светом. Эмир услышал шепот: «Они разбили нас на части…» — голос звучал как эхо из пустого
Али коптит руки машинным маслом в гараже отца на окраине Стамбула, пока Зейнеп втихаря снимает золотое кольцо с надписью *"Sabır"* — подарок жениха, которого она никогда не видела. Ее отец, Мурат-ага, разбивает чашку с кофе об плитку в гостиной, узнав, что дочь пропустила встречу с семьей бизнес-партнера: *"Ты думаешь, я старые долги автомеханикам прощаю?"* Али застает Зейнеп
Представьте парня, который сроду не брал ответственность за что-то серьёзнее выбора носков. Омар — единственный сынок, наследник всего семейного «добра», но ведёт себя как последний шалопай. Родители, видимо, с ума посходили от его выходок: то долги, то скандалы. В какой-то момент они решили: «Всё, хватит! Женим лоботряса — пусть жена умная рулит». А невесту-то выбрал папаша — дочку своего