Verónica Calvo

Лукас, худой парень в мятом пиджаке, разгружает гроб у заднего входа похоронного бюро *Moradas Eternas*. В кармане — смятая фотография 1987 года: трое мужчин в строительных комбинезонах стоят перед недостроенным зданием на улице Корриентес. Запах формалина смешивается с ароматом чуррос из соседней пекарни. В перерыве он ковыряется в подвале, натыкается на коробку с детскими игрушками и дневником некой Маргариты Ортис. «*¿Vos también encontrás basura vieja?*» — хрипит уборщик Рамон, вытирая
Лукас, 27 лет, в рваной кожаной куртке, копался в корнях фикуса на заброшенной плантации под Кордовой. Его сестра Карла, ветеринар с татуировкой ягуара на запястье, нашла в дупле омертвевшего квебрахо металлический цилиндр с мерцающими лампочками — «Похоже на дефектоскоп, но пахнет гуаранией», — провела пальцем по гравировке *«Proyecto Yvyra»*. На следующий день они подключили устройство к старому генератору в гараже Лукаса: экран замигал картой провинции с метками, где вековые альгарробо
Лукас, 17 лет, подрабатывает в ветклинике на окраине Буэнос-Айреса. После школы развозит лекарства для бездомных собак на потрёпанном велосипеде с корзинкой, обклеенной наклейками панк-групп. Однажды у моста Риачуэло он находит мёртвую выдру с пятнами на шерсти. «Это не от старости», — бормочет он, заворачивая тушку в газету *Clarín*. Ветеринар Марта, вытирая руки об фартук с рисунком кошек, щурится: «Опять химия с фабрик. В прошлом месяце рыба всплыла — те же симптомы». В Мадриде София, дочь