Дорота Сегда

Магда, копирайтер из варшавского рекламного агентства, находит тест с двумя полосками в мусорном ведре соседки-студентки. "Это не мой, я просто… проверяла", – врет она Камилю, своему партнеру, пока тот чинит велосипед на балконе их двушки в Мокотове. Через три дня, пряча утреннюю тошноту за кофе с бутербродом с белой колбасой, она срывает презентацию креатива для клиента – забывает слова, роняет папку с распечатками. "Может, отпуск?" – спрашивает босс Бартош, поправляя очки
Дóра и Лилия, близнецы, разлученные в пять лет на ярмарке в Будапеште. Дора попадает в детдом, где её заставляют чистить картошку ржавым ножом; Лилия оказывается в цирке у старика-фокусника, который учит её воровать часы у зрителей. 1937 год: Дора в синем комбинезоне тайком рисует углём на стенах фабрики — серпы, звёзды, кривые лица начальников. Лилия в Берлине, в чёрном платье с лисьим воротником, подслушивает разговор двух мужчин в кафе: «Эйнштейн бежал? Значит, завтра будут жечь книги». Она
Алиция Тарновска, прокурор с привычкой жевать мятные таблетки от стресса, находит тело 17-летнего Матеуша в парке Скарышевского. На руке жертвы — татуировка с буквой «В», как на открытках, которые Алиция получает с 2006 года. В кармане джинсов мальчика — ключ от камеры хранения на Центральном вокзале. «Ты опять лезешь туда, где не светит», — бросает ей Марек Вильк, коллега, перебирая папки в прокурорском кабинете с облупившимися стенами. Алиция игнорирует, едет в больницу на Гроховской:
Кася, с рыжими прядями, выбивающимися из-под вязаной шапки, каждое утро толкала заклинившую дверь в панельной хрущёвке на варшавской Праге. В рюкзаке — бутерброд с паштетом в фольге, пузырёк с бензодиазепинами и потёртый блокнот, где она записывала приступы: «16:30, трамвай №17, 3 минуты, потные ладони». Бабка Зося, соседка с пятого этажа, ловила её в лифте: «Опять к психиатру бежишь? Выкинь таблетки, водкой лечись». На остановке Кася считала трещины в асфальте, пока Матеуш, парень в рваной