Евгений Олейник

Максим, программист из киевского коворкинга на Подоле, впервые увидел Олю на вокзале: её клетчатый чемодан застрял в турникете, а сама она, в выцветшей кофте с капюшоном, пыталась выдернуть ручку. «Колесо отвалилось по дороге, — бросила она, заметив его взгляд. — Идеальный финал трёхчасовой поездки в плацкарте». Он протянул ей старую термокружку с кофе, пока чинил поломку отвёрткой из рюкзака: «У нас тут половина поездов — экспонаты для музея». Оля, учительница из села под Житомиром, ехала на
Кирилл тащит за собой Дашу и Антона через ржавые ворота заброшенного завода в Люберцах. Ветер свистит в разбитых окнах цеха, под ногами хрустит битое стекло. Даша, спотыкаясь о бетонный блок, хрипит: «Ты уверен, что он здесь?» Кирилл достает из кармана смятый лист с картой, нарисованной синей шариковой ручкой: «Там, у трансформатора. Если успеем до полуночи». Антон молча ковыряет кроссовком облупившуюся краску со стены, пахнет горелой резиной и сыростью. Внезапно грохот — железная дверь цеха
В Черновцах, на улице с облупленными хрущёвками, Оля, 17 лет, нашла в сарае деда старую коробку с письмами на румынском. На кухне, пока баба Параска резала борщовую заправку, спросила: «Це від діда Івана?» — «Кинь, там кури про когось». На следующий день Оля с парнем Марко поехали на заброшенный кирпичный завод, где в 50-х работал её прадед. В кармане джинсов — смятая карта с пометкой «колодец», которую выронил конверт. Под ржавой аркой Марко ковырял ломом промёрзшую землю: «Ти віриш, що тут
Лена, тридцати двух, работает в типографии за ТТК — режет листы ризографом, пахнет краской и пылью. Саша, её муж, водит такси по ночам, спит днём на раскладушке в прихожей. Они живут в хрущёвке на окраине: треснутый унитаз, пятна от чая на столешнице. Утром Лена находит в раковине окурки, тычет в него резиновой перчаткой: «Ты опять курил здесь?» Саша, не открывая глаз, бурчит: «Не придумывай. Может, соседи через вентиляцию». Она молча ставит кастрюлю борща на холодную плиту. Через неделю Лена
Андрей, журналист из Чернигова, разбирая хлам на чердаке бабушкиного дома, наткнулся на коробку с письмами 1943 года. Листы пахли сыростью, чернила расплылись, но подпись «Николай» повторялась часто. Бабушка, Ольга Степановна, замерла на пороге: «Зачем тебе это? Выбрось». В углу печка потрескивала, а на столе лежали недоеденные вареники. Андрей уперся: «Кто писал? Ты же говорила, дед погиб под Берлином». Старуха отвернулась к окну, где висела вышиванка с выцветшими узорами: «Сосед… Пропал без
Оксана, медсестра в киевской больнице с облупленными стенами в палатах, каждый день после смены покупала в ларьке у метро два пакета молока — для себя и соседки-пенсионерки. В четверг к ней привезли Андрея, мужчину лет сорока с осколком в груди, который отказывался от обезболивающего и молча смотрел в окно на гаражи во дворе. «Почему вы тратите время на меня?» — спросил он, когда она поправила ему подушку. «Кто-то должен», — ответила Оксана, доставая из сумки домашний борщ в контейнере. За
Лида вернулась в село под Херсоном после двух лет учебы в Киеве. Сестра Марина встретила ее на пороге старого дома с крыльцом, покосившимся от дождей: «Опять в резиновых сапогах? Городская мода?» В комнате пахло вяленой рыбой и полынью — отец, как всегда, развесил улов на веревке над печкой. Лида достала из рюкзака книгу по психологии, предложила помочь с уроками младшему брату Степке, но Марина фыркнула: «Здесь не экзамены сдавать, картошку окучивать надо. Завтра на рассвете». За ужином, пока
Андрей, электрик из Броваров, в пятницу вечером сидит на кухне с бутылкой «Столичной». Оксана, жена, швыряет в раковину тарелку с остатками холодного борща: «Опять зарплату пропили?» Он молчит, ковыряет ножом трещину на пластиковом столе. За окном — серые пятиэтажки, маршрутка №567 глохнет у подъезда. На следующий день он берет чемодан с отслоившейся кожей, кладет поверх гайковерт и пачку писем от ЖЭКа. Сосед Валера с третьего этажа кричит через лоджию: «Слышь, проводку в гараже посмотри!»