Аи Фурихата

Рин, дочь покойного кузнеца, ковкой мечей занимается в крохотной мастерской у перекрестка. В углу — потрескавшийся деревянный стол с эскизами клинков, на стене висит фамильный катана с выщербленным хамотэ. Клиенты ворчат: «Почему девчонка вместо того, чтобы чай разливать, металлом швыряется?» Она, не отрываясь от наждака, бросает: «Ваш последний танто треснул, потому что вы им дрова рубили. Меч —
Рисако Мэндо, актриса в соломенной шляпе и поношенных кедах, цепляется за расписание поездов на вокзале Нагасаки. Она тыкает пальцем в карту: «Сюда — 11:24, пересадка в Кумамото, потом три часа до заброшенной станции Усибука». В рюкзаке — термос с ячменным чаем, блокнот, где она рисует вагоны старых линий: красные полосы на белом фоне, ржавые рельсы. В кафе у перрона берет окономияки с кальмаром,
Юко, 27 лет, работала в прачечной в районе Аракава. Утром 5 марта, подбирая чужую рубашку с пятном от соевого соуса, она нашла в кармане билет на концерт пианиста-любителя. Решила вернуть вещь — адрес клиента указал на старый дом у станции Каппабаси. Рюта, 31 год, открыл дверь в растянутом свитере, держа в руке метлу: «Вы… точно не из оперы? Мне уже звонили насчет костюмов». Юко молча протянула