Виталий Иванченко

Виктор, бывший инженер завода, после сокращения чинит кран соседке Татьяне за бутылку коньяка. Ольга, его жена, ворчит: «Теперь ты и сантехник?» Деньги на репетитора для сына Сережи копят в жестяной банке из-под печенья. В подъезде Виктор собирает люстру для пенсионерки Нины Петровны — та сует ему сотню гривен, пряча от зятя. Ольга узнает, требует бросить «унизительную работенку», но Виктор втихаря чинит замки, красит заборы. Сосед дядя Коля просит помочь с погребом: «Молодец, что не сдаёшься.
Олег втиснул чемодан в багажник «Запорожца», пока Ирина поправляла шарф, продуваемый киевским ветром. «Там всего неделя, максимум», — бурчал он, замечая пятно от варенья на сиденье. Село Верхополье встретило ухабами и запахом навоза — тетка Мария, в фартуке с подсолнухами, махала с крыльца: «Привезли городскую колбасу? А то у нас холодец три дня стоит». В доме, где пахло сушеными грибами, Олег нашел завещание деда под иконой — участок у реки теперь его. Дядя Григорий, счищая грязь с сапог у
Игорь, бывший электрик, находит в заброшенном цехе свёртки с медными проводами. Место пахнет машинным маслом и ржавчиной. Он звонит Славе, своему брату: «Забирай фургон, тут на месяц хватит». Слава приезжает в рваной куртке, спотыкается о разбитую бутылку из-под горилки. За ними уже следят — местный «авторитет» Борис с сыном-подростком. Утром Оксана, жена Игоря, стирает в тазу окровавленную рубашку. «Опять дрался?» — она тычет в синяк под его глазом. Игорь молчит, жуёт хлеб с салом. На столе —
Оксана, ветеринар из Черкасс, в синем "Запорожце" третьи сутки объезжает фермы — лечит коров и овец. Дома её ждёт пустой холодильник и сосед Валерий Павлович, который уже неделю стучит в стену из-за лая подобраного пса. «Опять эту дворнягу на помойке нашла?» — бросает Слава, коллега, затягиваясь «Примой» у клиники. Оксана молча кивает, разминая больную спину. В кармане — письмо от сестры из Киева: «Брось эту дыру, устраивайся в столичную клинику». Возле магазина «Обжора» она встречает
Настя, 23 года, в застиранной форме официантки из кафе «Волна», замечает в толпе мужчину в кожаном пиджаке — тот самый, что искал ее парня Макса неделю назад. Она срывается с места, пробирается через рынок Приморского района Одессы, где в воздухе висит запах соленой рыбы и перезрелых дынь. Макс, спрятанный на заброшенном складе за портом, достает из рюкзака пачку стодолларовых купюр: *«Это не мои, Насть. Я просто… хотел вытащить тебя отсюда»*. Она молча забирает деньги, прячет под подкладку
Оксана вытирала руки об фартук, глядя, как Андрей ковыряет отверткой в моторе старого «Запорожца». «Опять всю ночь пропил?» — бросила она, хлопая дверью сарая. Муж промолчал, только стукнул капотом. В селе уже неделю обсуждали, что землю за рекой хотят выкупить под стройку какого-то торгового центра. Вечером к ним зашел сосед Степан, принес банку домашней тушенки. «Ты ж понимаешь, Андрюха, если не подпишем — дорогу новую не проведут. Дети как в школу ходить будут?» — говорил он, разливая
Вот как всё начиналось: обычная жизнь, рутина, мысли о карьере. Ну, знаешь, эта Елена — вроде как хотела шагнуть повыше на работе, даже через измену мужу. Не осудишь сразу — кто из нас не мечтал когда-нибудь рвануть выше, даже ценой чего-то? Но жизнь, как всегда, подкинула сюжет покруче. Вместо офисных интриг — бац, и она уже в каком-то подвале, в наручниках. Темнота, холодный пол под спиной… Очнулась — и сразу поняла: орать бесполезно. Этот тип, что шагает за дверью, — он ж не из тех, кто
Знаешь, иногда кажется, что самые невероятные истории рождаются там, где их не ждёшь. Вот представь: где-то в глубинке, мимо бесконечных полей и перелесков, прёт старенький поезд. Не какой-нибудь гламурный экспресс, а обычный трудяга-состав, который то замедляется у полузаброшенных полустанков, то ныряет в дымку за горизонтом. А в его вагонах — целая вселенная. Деревенские бабушки с узлами редьки, студенты-медики в помятых халатах, местные чудаки, чьи взгляды цепляют как крючком... И все они,
Знаешь, иногда жизнь так переворачивает человека, что диву даешься. Вот Николай Фролов, например. Шестьдесят лет, а его будто разорвали пополам: с одной стороны — дом, семья, работа, которую он двадцать лет кровью и потом поливал. А с другой… подвалы, голодные ночи да рваный рюкзак вместо дома. И между этим провалом — тюрьма. Не «ой, случайно зашел», а годы. И одиночество, которое, кажется, въелось в кости. Ох, как же несправедливо всё это. Он ведь терпел, ждал — думал, судьба хоть в старости