Джим Аль-Халили

В Нью-Йорке 1938 года Эми Понд, в потертой кожаной куртке, натыкается на граффити с треснувшими глазами, пока Рори Уильямс подбирает выпавший из кармана ключ от ТАРДИС. «Это не просто рисунки», — бормочет Доктор, проводя сонником по стене, — «Ангелы сменили тактику. Они теперь через фото плодятся». В подвале отеля «Зимний Квартал» они находят капсулу времени с запиской: «Не возвращайся за мной.
Джеймс, 34 года, в рваном лабораторном халате, роняет колбу с фиолетовым раствором на пол кабинета кафедры биохимии в лондонском университете. Эмили, его ассистентка с татуировкой формулы кофеина на запястье, матерится, вытирая лужу тряпкой: «Опять твой «ускоритель реакций» воняет ацетоном и глупостью». Вечером, за чаем с прогорклым печеньем в подсобке, они замечают, что жидкость, попавшая в
Лиам, 34 года, в помятой оливковой рубашке, сидел у окна в кафе возле станции «Эджвер-роуд». На столе — два пустых эспрессо-стакана и конверт с обрывками заметок на иврите. София, рыжая в кожаном пальто, бросила сигарету в лужу у входа: «Твой отец звонил из Брикстона в три ночи. Говорил про «серых» и какую-то сеть под Тауэром». Она достала карту Лондона с метками — красный крест возле заброшенной
Джим Аль-Халили, физик с вечно помятой рубашкой, стоит в лаборатории Кембриджа, где пахнет кофе и пластиком от перегретых приборов. Он тычет пальцем в схему двойного щита на доске: «Вы видели, как электрон решает, быть волной или частицей?» Рядом Антон Цайлингер, в очках с толстыми линзами, смеётся: «Если бы вы *действительно* это увидели, пришлось бы переписать все учебники». Кадры перескакивают
Знаешь, когда слышишь про «теорию хаоса», сразу лезут в голову образы ураганов, биржевых крахов и учёных в смятенных лабораторных халатах. Ну, типа, мир — это вечный беспорядок, и мы тут просто пылинки в водовороте случайностей. Но что, если я скажу, что хаос — он... круче? Что в нём спрятан какой-то секретный код, ключ к главному вопросу, который люди задают с тех пор, как научились смотреть на