Элисон Вандзура

Лайл в кожаном кресле барабанит пальцами по столу, пока Эрик грызет ногти у окна гостиной особняка на Элм-Драйв. Отец, Хосе, оставляет на мраморной столешнице счет за теннисные уроки — $1200, жирный крест красным маркером через просроченную оплату. «Опять ты позоришь семью», — голос из коридора, звон разбитого фарфора. На следующий день братья едут в оружейный магазин на Сансет-стрит; продавец с татуировкой орла на шее протягивает Лайлу 12-калиберный помповый дробовик. «Папа хотел, чтобы мы
Эмили, пятнадцатилетняя жительница заснеженного городка Редмонд, нашла в гараже коробку с дневником покойного деда — там между страницами завалялась вырезка о неудавшейся попытке собрать самую длинную гирлянду из жестяных банок. «Два километра — смешно, — сказала она своему соседу Джейкобу, разглядывая ржавые цепи в подсобке. — Сейчас бы использовали неоновые трубки. Или ледяные скульптуры с подсветкой». Отец Эмили, механик с тремором в руках после аварии, отказался чинить генератор для
Клара, 34 года, приезжает в родной городок Эвергрин-Холлоу после пяти лет работы графическим дизайнером в Чикаго. В местной закусочной «Сосновая шишка» с линолеумом в клетку она сталкивается с братом Беном, который чинит гирлянды на облезлой искусственной елке. «Ты опять забыла, что декабрь?» — бросает он, вытирая масляные пятна с куртки. В доме детства Клара натыкается на коробку со старыми украшениями на чердаке: среди них стеклянный голубь с трещиной и датой «1998», который мама называла
Лора, библиотекарь из Бруклина, каждое утро видит в окне напротив рыжеволосую Софи, которая рисует акварели за кухонным столом. Они кивают друг другу через двор, иногда улыбаются, но не общаются, пока Лора не замечает у Софи на руке царапины, совпадающие с описанием из полицейского сводки о нападении в парке. «Ты давно тут живёшь?» — спрашивает Лора, столкнувшись с ней в прачечной. Софи отводит взгляд, поправляет рукав кофты: «Месяц. Переехала из Чикаго — тут дешевле мастерская». Вечером Лора
Клара, с рыжими волосами в растрепанном пучке, каждое утро замешивала тесто в пекарне *"Golden Crust"* на углу 5-й авеню и Декейтера. Ее соседка Мэй-Лин, тайванька в растянутом свитере с пятнами акварели, приходила за круассаном и ворчала: «Твой миндальный сироп слишком сладкий». В подсобке, заваленной мешками муки, Клара находила обрывки своих стихов на салфетках — строчки о разбитых чашках и метро, грохочущем под окнами. Джейкоб, гитарист из бара через дорогу, брал эспрессо навынос
Джек, бармен с вечно заляпанной кофе рубашкой, впервые столкнулся с Эмили в коридоре их нью-йоркской хрущёвки. Она пыталась занести диван через узкую дверь, ругаясь на иврите — остатки её израильского детства. "Эй, давай я помогу, а то ты тут до рассвета провозишься", — бросил он, вытирая руки о джинсы. Эмили, фотограф-фрилансер с хроническим недосыпом из-за трёхлетней дочки Софи, фыркнула: "Спасибо, герой, но я сама…" Диван тут же застрял в дверном проёме. Их соседство
Пикси, рыжая девочка в круглых очках, нашла потрепанную карту в жестяной коробке под грузом старых лыж в дедушкином сарае. «Опять роешься?» — прокричал дед с крыльца, чистя котелком прилипшие макароны. «Тут про озеро Кристалл!» — ответила она, разглядывая отметку в форме медведя. Наутро, сунув в рюкзак фонарик с севшими батарейками и два бутерброда с кленовым сиропом, она позвала соседа Джаспера, вечно снимавшего на зеркальный фотоаппарат. Они продирались через заросли черники у ручья, пока не