Юлия Гапчук

В старом киевском доме с облупившимися обоями в ромашках Ольга нашла папку с документами под кроватью покойного отца. На кухне, перебирая бумаги, она наткнулась на расписку 1998 года: *«Получено 50 000 долларов от Николая Литвиненко»*. Ее брат Андрей, облизывая пальцы после черешневого варенья, бросил: «Ты думаешь, дядько Коля просто так свою долю фабрики отдал?». За окном грохотал трамвай №18,
В промозглом киевском подъезде на Оболони Артем ронял ключи из онемевших пальцев. Его мать, Людмила Степановна, оставляла на табуретке термос с чаем из калины — "Щоб зогрівся, сивий вовче", писала на бумажке фиолетовой помадой. По вечерам он чинил старые "Таврии" в гараже за Троещиной, специально ударял молотком по костяшкам — проверял, вернулась ли боль. Врачи из 17-й
Олег, водитель маршрутки №167, застрял в пробке на Брест-Литовском проспекте. В салоне пахло мокрым асфальтом и сигаретами, а на заднем сиденье Ирина, в кофте с выгоревшими рукавами, щурилась в телефон: «Через сколько до метро „Лыбедская“?» — «Если повезёт — минут двадцать». Она выронила из сумки конверт с билетом на поезд Киев-Одесса, когда расплачивалась мелочью. Вечером он позвал её в свою
Оксана Гриценко, слесарь третьего разряда с обветренными руками, каждое утро переступала трещину в плитке подъезда своего хрущевского дома в Залесье. После смены на консервном заводе, где воздух пропитан запахом тушеной свеклы, она забирала дочь Алину из школы — та прятала синяк под рукавом физкультурной формы. «Опять Ленка с подъезда?» — спросила Оксана, разминая в пальцах чек за сверхурочные.
Оксана, 23 года, разгружает ящики с консервами на киевском рынке "Житний". Запах жареных семечек смешивается с выхлопами от маршруток. В кармане — смс от брата Марко: *«Знайшов ту роботу в Кракові. Виїжджаю завтра. Візьми мої кросівки зі шкафу»*. Она стирает пот с виска, замечает Юру, соседа по общежитию на Виноградаре, который тянет тележку с капустой. "Ти ж говорив, що не будеш
Марьяна, 17 лет, месит тесто на кухне покосившегося дома под Карпатами, пока её брат Тарас, 22 года, ковыряет ржавый замок капкана у печи. "Вчера опять заяц сорвался, — бросает он, стряхивая снег с валенок. — Вместо мяса будем кору жевать". Сестра хлопает дверцей печки: "А ты бы не спал, как сурок, когда ставил ловушку у речки". За окном — следы волчьих лап, перечёркивающие
Марьяна, в розовом фартуке с пятнами от варенья, каждое утро открывала ставни кондитерской *«Вершки»* на Подоле. За прилавком пахло жженым сахаром и сливочным маслом — она экспериментировала с рецептом карамели, добавляя морскую соль из Одесского залива. «Ты опять эти кристаллы в сладости сыпешь?» — ворчал дядя Борис, владелец лавки, разгружая ящики с мукой. По вечерам она убегала к пристани, где
Олег приезжает в село под Житомиром после звонка тети Нади: «Отца похоронили вчера, дом пустой». На кухне мать, Людмила Степановна, режет борщовые овощи, не поднимая глаз. «Киев тебя испортил, — бросает она, — думаешь, я не вижу, как на кладбище не зашел?» За окном — заброшенный сарай с провалившейся крышей, где они с сестрой Мариной в детстве прятали консервы от деда-алкоголика. Олег достает из