Tony De Maeyer

Лена Шульц, 23 года, каждое утро замешивает тесто в булочной на углу Карл-Маркс-Штрассе. В перерывах ковыряет отслоившуюся краску на подоконнике своей однокомнатной квартиры в районе Пренцлауэр-Берг. После смены 12 октября нашла на чердаке потрепанный дневник 1989 года под грудой старых *Bild*-газет. "Кто оставил окно открытым? Теперь все бумаги промокли", — ворчал снизу сосед-пенсионер Герхард, когда Лена спускалась по скрипящей лестнице с находкой. На пятой странице чернильная
Лена Шульц, инженер-электронщик из обшарпанной мастерской в районе Кройцберг, случайно натыкается на старую схему в ящике стола, оставшегося от предыдущего хозяина квартиры. На обороте — детский рисунок подписи «Papa, 1999» и координаты, ведущие к заброшенной фабрике в Рурской области. Её напарник Томас, вечно жующий бутерброд с ливерной колбасой, усмехается: «Опять полезешь в дебри? Помнишь, как в том подвале под Лейпцигом чуть трансформатор нас не поджарил?» Лена игнорирует, собирает рюкзак,
Лукас, засунув руку в защитную сетку, ковырялся в улье за баварской фермой. Пальцы наткнулись на липкую массу — вместо мёда чёрная жижа с запахом горького миндаля. "Опять?" — пробормотал он, вытирая ладонь о штаны. В деревне шептались: у фрау Хубер сын весь в волдырях, а старик Бреннер сгорел за три дня, будто изнутри. В баре «У Гретхен» Йозеф, хозяин, ставил шнапс: "Говорят, в Чехии такие же пчёлы были... пока там ЛЭП не рванула". Лукас молчал, вспоминая, как Марта, местный