Нидхи Сингх

Радхика, 16 лет, втирает гуталу в потрескавшиеся кирпичи своей хижины в деревне Чандрапур. Её младший брат Викрам, пряча под кроватью ржавый фонарь, клянётся: *"Вчера у зернового склада видел — они снова грузили мешки с чёрной пшеницей"*. По вечерам, когда гаснут уличные фонари на базарной площади, она пробирается через заросли бамбука к заброшенному храму Шивы — там, под треснувшей статуей Нанди, её ждёт связка писем от отца, пропавшего на шахтах Джаркханда. В третьем письме пятно,
Раджеш, водитель старого синего автобуса №47, разминал в пальцах чек на лечение дочери — 2,5 лакха. В закусочной «Матрика» он выпил третий чай из глиняного стакана, когда Амита в жёлтом сари толкнула ему под нос газету: «Фабрика тканей на Калькутта-роуд закрывается. В сейфе — зарплаты рабочим за полгода». Её каблук стучал по плитке: «Ты везешь людей, а теперь перевезешь кое-что потяжелее». За окном мальчик-продавец орал: «Паан! Холодный паан!», а Раджеш вспомнил, как дочь кашляла кровью на
Абхай, полицейский из Хайдарабада, в рваной рубашке и с царапиной на щеке, гонится за дилером через рынок Госха-Махал. Корзины со специями летят под ноги, торговцы орут: «Куда прешь, дурак!». Он хватает подростка за воротник, но тот вырывается, оставляя в руке Абхая обрывок цепочки с подвеской в виде тигра. Дома, разглядывая артефакт при свете лампы с треснутым абажуром, он звонит информатору Раджу: «Этот символ… Ты видел такое раньше?» — «Да брось, — хрипит трубка, — это из клубов на
Кабир Сингх, девятнадцатилетняя механик из пенджабской деревни Радханпур, коптит руки машинным маслом, разбирая двигатель старого Royal Enfield. Отец, Балвант, швыряет в её сторону папку с фотографиями женихов: «Соседи шепчутся, что ты больше мужиков знаешь, чем кухню. Выбери кого-нибудь до заката, или выберу я». Кабир вытирает лоб грязной тряпкой, бросая её на верстак: «Твои женихи мой мотор не заведут. Мне и так хорошо». По вечерам она гоняет по просёлочным дорогам, обгоня стада коз, — рёбро