Андрей Мостренко

Игорь, учитель физкультуры из Черкасс, втирал пятно от вина на своей старой рубашке, пока Оксана, его сестра-парикмахер, сверяла список вещей для поездки. «Паспорт, купальник, зарядка… А где твои водительские права?» — спросила она, перебирая бумаги на кухонном столе. Василий, их сосед-дальнобойщик, предложил добраться до Испании через Польшу на своем раздрызганном «Форде»: «Заправимся дешевым
Олег, 34 года, водитель маршрутки из Броваров, каждое утро объезжал спальные районы Киева, пока не забрал мать из больницы. Ее двухкомнатная хрущевка на Оболони пахла лекарствами и старыми книгами — на кухне она требовала переставить горшки с геранью: «Тут солнца мало, Василь сказал, что в селе лучше». Василь — младший брат, который десять лет назад уехал в Карпаты ремонтировать деревянные
В глухом карпатском селе, затерянном меж елей и туманов, двенадцатилетний Ярема копошится в сарае, разыскивая старый топор. Бабка Ольга, не отрываясь от вышиванки с красными маками, бросает через плечо: «Смотри, как отец — пропадешь, а я свечи ставить устала». Мальчишка морщится — от запаха перекипевшей сливовой повидлу и этих вечных упреков. На опушке, где ручей прячется подо льдом, он
Оксана, 27 лет, каждое утро протирает столики в маленьком кафе возле вокзала в Черновцах. Её мать, Людмила Степановна, постоянно звонит: «Ты опять в той дыре работаешь? Вон, Танька из 45-й квартиры в Польшу уехала, квартиру купила». Оксана молча смотрит на треснувший экран телефона, пока кофемашина шипит за спиной. По вечерам она рисует в тетрадке эскизы платьев, которые прячет под кроватью —
Оксана, 35 лет, в синем халате с выцвелими рукавами, каждый день шла через грязнуватую улицу села Подобовец. В сумці — стетоскоп, пачка стерильних пеленок і шоколадка «Світоч» для перекусу. У пологовому відділенні райлікарні, де пахло хлоркою та вареною гречкою, вона принимала роды у Марьяны, доярки з ферми. «Тищай, серденько, як у полум’я дишеш», — говорила Оксана, поправляючи капельницю з
Оксана, в застиранной кофте поверх джинс, раскладывала коробки с дешевой бижутерией на рынке «Южный». Ветер с Днепра трепал целлофановые шторы палатки, когда Андрей, подтянув ремень с оторванной пряжкой, попросил: «Дайте три шаурмы без лука». Она узнала его — парень со стройки у метро «Левобережная», каждый вечер покупал у соседнего ларька пачку «Примы». Сдачу протянула ладонью вверх, пальцы в
Артём, парень с перебитой рукой после неудачной драки в киевском метро, возвращается в село Заречное. Его дед, Григорий, в прошлом лесник, теперь коротает дни за ремонтом часов и разговорами с воронами, которые клюют крошки на кухонном подоконнике. В старом сарае Артём находит ящик с письмами на польском и немецком, датированных 1943 годом, а под ними — ржавый жетон с выгравированным вороном.
Оля, 28 лет, работает бариста в кафе на Спасской. После смены забегает в пятиэтажку на Оболони — в однокомнатную квартиру Саши, 32 года, грузчика с татуировкой якоря на предплечье. Он чинит сломанный смеситель, пока она разогревает залежалый борщ. «Снова соседи жаловались на шум?» — бросает Оля, заметив царапины на его костяшках. Он молча достает из кармана чек из травмпункта: «Сань, опять драка
Марина, 27 лет, работает в аптеке на углу Дерибасовской. Виктор, 30, чинит двигатели в гараже за вокзалом. Встретились у лотка с черешней на Привозе — она пересчитывала сдачу, он вытирал руки тряпкой. «Ты третью коробку берешь, — усмехнулась она, — компот варить?» Он ответил: «Для соседей. Старухам на третьем этаже не выбраться сюда». Стали пересекаться чаще: кофе в «Франке» с крошащимся эклером,
Тарас, сутулясь, выгрузил рюкзак из автобуса «Львів—Подгорне», зацепив рукавом пыльное стекло. На остановке пахло полынью и бензином — отец раньше чинил тут моторы, но теперь его гараж стоял с разбитыми фарами. «Ти ж казав, що повернешся до жнив», — бросил он Оксане, сестре, которая встретила его в выцветшей кофте. Она молча показала на следы гусениц на огороде: глубокие рытвины пересекали
В дождливом Киеве, на Подоле, 23-летняя Оля Степанюк рисует граффити на стене полуразрушенного завода. Ее рваные кроссовки в пятнах акрила, пальцы вечно в синих подтёках от дешёвой краски. «Ти знову спалила мою куртку?» — кричит соседка Ира, указывая на прожжённую ткань у печки-буржуйки. Оля молчит, ковыряет штукатурку мастихином: аренду мастерской не платила три месяца, греется кострами из
Марія, старшокурсниця з потріпаними кінчиками волосся, що постійно пахли формаліном, зустріла Олега у лабораторії Інституту біології на вул. Залізничній. Він, новенький з Харкова, розбив колбу зі зразком водоростей, коли намагався відрегулювати мікроскоп лівою рукою — права була в гіпсі після футболу. *"Ти ж не з тих, хто вірить, що мохи можуть передбачати погоду?"* — засміялась вона,
Волонтерский центр на Подоле, Киев. Олег, 32 года, в рваной куртке с нашивкой «Кропива», сортирует коробки с тушенкой и бинтами. «Сколько раз говорить — антибиотики в холодильник!» — бросает он Марине, студентке-медику, которая пытается пристроить на полку банку с домашним вареньем от бабки из Чернигова. По вечерам они грузят «Таврию» с пробитым глушителем — два рейса до Краматорска, обратно
Лена, парикмахер из Ивано-Франковска, каждое утро покупала кофе в «Старой Печи» на улице Грушевского. Бармен Слава, с татуировкой совы на запястье, всегда клал два куска рафинада — она ни разу не говорила, что любит сладкое. Вечерами она чинила потрескавшиеся обои в хрущевке, оставшейся от бабушки, а он искал деньги на ремонт кофейни через знакомых таксистов. «Ты как будто строишь замок из
Оксана вытирала руки об фартук, глядя, как Андрей ковыряет отверткой в моторе старого «Запорожца». «Опять всю ночь пропил?» — бросила она, хлопая дверью сарая. Муж промолчал, только стукнул капотом. В селе уже неделю обсуждали, что землю за рекой хотят выкупить под стройку какого-то торгового центра. Вечером к ним зашел сосед Степан, принес банку домашней тушенки. «Ты ж понимаешь, Андрюха, если
Вот так, наверное, мог бы рассказывать приятель за кружкой пива: Знаешь, есть у меня в голове один типаж – Семён Бень. Раньше он, понимаешь, шеф полиции в Хайфе крутил, а теперь – обычный дед на пенсии, в тапочках да с газетой. Но жизнь-то не отпускает! Прилетело ему как-то в Одессу махнуть – друг старый, говорят, помер. Ну, Семён думал: схожу, цветы на могилку положу, да и обратно. Ан нет!
Вот как можно переосмыслить этот сюжет, добавив живости и эмоций: Знакомьтесь – Вася, местный баянист с вечно мятыми рубашками и треснувшими мехами инструмента. Тянет в одиночку дочурку Светку, перебиваясь случайными заработками. Жизнь и так не сахар – ан нет, вселенная решила подкинуть адреналина: их покосившийся домишко взял да сгорел дотла. Представляешь? Просыпаешься утром – вместо крыши над
Знаешь, как бывает — голова твердит: «Не дури, тут всё стабильно», а сердце колотится, как сумасшедшее, крича: «Да сбеги же ты наконец!» Вот так и Вероника… Семь лет брака с Виктором — следователем из прокуратуры, человеком-скалой, на которого все показывали пальцем: «Смотрите, идеальная пара!» А она тихо сходила с ума в этом спектакле. Любви-то и не было — только привычка, как выцветшие обои,