Андрей Мостренко

Игорь, учитель физкультуры из Черкасс, втирал пятно от вина на своей старой рубашке, пока Оксана, его сестра-парикмахер, сверяла список вещей для поездки. «Паспорт, купальник, зарядка… А где твои водительские права?» — спросила она, перебирая бумаги на кухонном столе. Василий, их сосед-дальнобойщик, предложил добраться до Испании через Польшу на своем раздрызганном «Форде»: «Заправимся дешевым дизелем у границы, а там — хоть пешком, но на острова». В багажнике помимо чемоданов лежал мешок
В глухом карпатском селе, затерянном меж елей и туманов, двенадцатилетний Ярема копошится в сарае, разыскивая старый топор. Бабка Ольга, не отрываясь от вышиванки с красными маками, бросает через плечо: «Смотри, как отец — пропадешь, а я свечи ставить устала». Мальчишка морщится — от запаха перекипевшей сливовой повидлу и этих вечных упреков. На опушке, где ручей прячется подо льдом, он спотыкается о корягу, похожую на сову с треснувшим крылом. Ночью из трещины выползает синеватый свет, а за
Оксана, 27 лет, каждое утро протирает столики в маленьком кафе возле вокзала в Черновцах. Её мать, Людмила Степановна, постоянно звонит: «Ты опять в той дыре работаешь? Вон, Танька из 45-й квартиры в Польшу уехала, квартиру купила». Оксана молча смотрит на треснувший экран телефона, пока кофемашина шипит за спиной. По вечерам она рисует в тетрадке эскизы платьев, которые прячет под кроватью — после института бросила, когда отец умер, и кредит за ремонт висел над семьей. В среду к ней подсел
Оксана, 35 лет, в синем халате с выцвелими рукавами, каждый день шла через грязнуватую улицу села Подобовец. В сумці — стетоскоп, пачка стерильних пеленок і шоколадка «Світоч» для перекусу. У пологовому відділенні райлікарні, де пахло хлоркою та вареною гречкою, вона принимала роды у Марьяны, доярки з ферми. «Тищай, серденько, як у полум’я дишеш», — говорила Оксана, поправляючи капельницю з магнезією. Під вікном хрипів дизельний генератор — світло вимикали з шести вечора. Одного вечора, коли
В дождливом Киеве, на Подоле, 23-летняя Оля Степанюк рисует граффити на стене полуразрушенного завода. Ее рваные кроссовки в пятнах акрила, пальцы вечно в синих подтёках от дешёвой краски. «Ти знову спалила мою куртку?» — кричит соседка Ира, указывая на прожжённую ткань у печки-буржуйки. Оля молчит, ковыряет штукатурку мастихином: аренду мастерской не платила три месяца, греется кострами из старых рам. По вечерам бегает на «Троещину», где её младший брат Юрко продаёт самодельные комиксы возле
Марія, старшокурсниця з потріпаними кінчиками волосся, що постійно пахли формаліном, зустріла Олега у лабораторії Інституту біології на вул. Залізничній. Він, новенький з Харкова, розбив колбу зі зразком водоростей, коли намагався відрегулювати мікроскоп лівою рукою — права була в гіпсі після футболу. *"Ти ж не з тих, хто вірить, що мохи можуть передбачати погоду?"* — засміялась вона, тримаючи йому пінцет, поки за вікном маршрутка №416 глухо гуділа в пробці. По вечорах вони розганяли
Волонтерский центр на Подоле, Киев. Олег, 32 года, в рваной куртке с нашивкой «Кропива», сортирует коробки с тушенкой и бинтами. «Сколько раз говорить — антибиотики в холодильник!» — бросает он Марине, студентке-медику, которая пытается пристроить на полку банку с домашним вареньем от бабки из Чернигова. По вечерам они грузят «Таврию» с пробитым глушителем — два рейса до Краматорска, обратно везут раненых с «нулевки». В машине пахнет бензином и сушеными яблоками, на панели — треснувшая иконка
Лена, парикмахер из Ивано-Франковска, каждое утро покупала кофе в «Старой Печи» на улице Грушевского. Бармен Слава, с татуировкой совы на запястье, всегда клал два куска рафинада — она ни разу не говорила, что любит сладкое. Вечерами она чинила потрескавшиеся обои в хрущевке, оставшейся от бабушки, а он искал деньги на ремонт кофейни через знакомых таксистов. «Ты как будто строишь замок из спичек», — бросила Лена, когда он признался, что взял кредит под залог мотоцикла. Через неделю она
Оксана вытирала руки об фартук, глядя, как Андрей ковыряет отверткой в моторе старого «Запорожца». «Опять всю ночь пропил?» — бросила она, хлопая дверью сарая. Муж промолчал, только стукнул капотом. В селе уже неделю обсуждали, что землю за рекой хотят выкупить под стройку какого-то торгового центра. Вечером к ним зашел сосед Степан, принес банку домашней тушенки. «Ты ж понимаешь, Андрюха, если не подпишем — дорогу новую не проведут. Дети как в школу ходить будут?» — говорил он, разливая
Вот так, наверное, мог бы рассказывать приятель за кружкой пива: Знаешь, есть у меня в голове один типаж – Семён Бень. Раньше он, понимаешь, шеф полиции в Хайфе крутил, а теперь – обычный дед на пенсии, в тапочках да с газетой. Но жизнь-то не отпускает! Прилетело ему как-то в Одессу махнуть – друг старый, говорят, помер. Ну, Семён думал: схожу, цветы на могилку положу, да и обратно. Ан нет! Оказалось, приятель не просто скончался – ему, так сказать, «помогли» отправиться на тот свет. А в
Вот как можно переосмыслить этот сюжет, добавив живости и эмоций: Знакомьтесь – Вася, местный баянист с вечно мятыми рубашками и треснувшими мехами инструмента. Тянет в одиночку дочурку Светку, перебиваясь случайными заработками. Жизнь и так не сахар – ан нет, вселенная решила подкинуть адреналина: их покосившийся домишко взял да сгорел дотла. Представляешь? Просыпаешься утром – вместо крыши над головой пепелище, да ветер свистит в пустых глазницах окон. Пришлось крутиться. Ухватился за
Знаешь, как бывает — голова твердит: «Не дури, тут всё стабильно», а сердце колотится, как сумасшедшее, крича: «Да сбеги же ты наконец!» Вот так и Вероника… Семь лет брака с Виктором — следователем из прокуратуры, человеком-скалой, на которого все показывали пальцем: «Смотрите, идеальная пара!» А она тихо сходила с ума в этом спектакле. Любви-то и не было — только привычка, как выцветшие обои, которые давно пора сменить. Но жизнь, как всегда, подкинула сюрприз. Кирилл — тот самый, за которым её