Элио Де Капитани

В Венеции, на мосту Риальто, Марчелло Риччи, бывший вор-одиночка с татуировкой якоря на запястье, сталкивается с Элоизой Дюваль — парижской журналисткой в поношенном кожаном пальто. Она суёт ему под нос фото 18-вековой карты, украденной из музея Коррер: «Знаешь, чей это почерк? Твой дед оставил подпись на обороте — *Casanova*.» Марчелло молча отворачивается, но позже, в кафе на
Лука, стеклодув с улицы Кампо-Сан-Поло, нашёл в треснувшей бутылке, выловленной из канала, пожелтевшую карту с отметкой у церкви Сан-Джеремия. "Смотри, Клара, тут символ — как на гербе моей бабушки", — провёл пальцем по водорослям, прилипшим к пергаменту. Его соседка, реставратор икон из мастерской на Рио-Тера-Антико, достала лупу: "Это не чернила… Кровь. И датировано 1612-м".
Знаешь, вот история этого Бруно Бономо — ну, того самого продюсера дешевых фильмов из 70-х, которые даже в кинотеатрах-то не показывали, только на полуночных сеансах. Представляешь? Вкалывал человек, а потом бац — его шедевр провалился так громко, что он, кажется, лет десять прятался от всего, что пахло кинокамерами. Но жизнь-то штука ироничная: вдруг звонок от какой-то «RAI» — мол, давай,