Всеволод Яшкин

Лида вытирала кисти тряпкой, пахнущей скипидаром, пока начальник цеха тыкал пальцем в приказ о закрытии завода. «К пятнице освободить цех, Смирнова. Эти ваши цветочки никому не нужны», — бросил он, оставляя отпечаток жирного пальца на её эскизе маков. Вечером, разбирая архив в подсобке, она нашла потёртый альбом с подписью «Ольга, 1968» — бабушкины наброски кобальтовых роз, которые та рисовала до аварии в печи. Когда Лида принесла альбом отцу, Николай Петрович молча достал ключ от заброшенного
Павел Семёнов, бывший десантник с шрамом над бровью, после увольнения из армии устроился водителем бензовоза в захолустном городке под Нижним Новгородом. Утром 12 октября, разгружая цистерну у рынка «Рассвет», он увидел, как сын местного авторитета Виктора Руднева — коренастый Костя в кожаной куртке — прижимает к стене его дочь Аню, вырывая у неё сумку с деньгами из кассы. Павел, не думая, швырнул гаечный ключ в спину Косте. Тот рухнул на асфальт, разбив бутылку с самогоном. «Ты чё, герой?» —
В глухой избушке на краю сибирской тайги Анна топит печь смолистыми дровами, пока её муж Иван проверяет капканы на волков. По вечерам он рассказывает, как находил следы крупного медведя-шатуна у реки: «Сегодня на северном участке метки оставил — кедры ободрал до коры». Анна молча чинит его прожжённую телогрейку, игла задевает старые шрамы на её ладони. В углу избы ржавая двустволка, которую Иван не берёт с собой уже неделю — патроны кончились, а до райцентра три дня пути на лыжах. 23 декабря,
Знакомо, правда? Вот есть у нас город Ближнегорск — серый, как осеннее небо, с этими промзонами-динозаврами, которые давно не дышат, а просто коптят воздух. Шестьсот тысяч человек, а ощущение, будто все друг друга знают — или просто не хотят знать. Бабки на лавочках с лицами, будто жизнь их через мясорубку прокрутила, а молодежь... Ох, эти ребята. Смотришь на них — глаза горят, но не от счастья, а от отчаяния. Мечтают-то все одинаково: рвутся изо всех сил из этой трясины, где даже дождь пахнет