Йоав Ротман

Лиор, парень с выцветшей татуировкой ящерицы на запястье, разгружал коробки в подсобке тель-авивского кафе *Café Shahor*. За банками растворимого кофе нашел потрепанный блокнот с обложкой из дерматина. Внутри — записи на русском, детские рисунки танков и вложенный трамвайный билет 1983 года. «Ты опять в хламе копаешься?» — Тамар, коллега с сиплым голосом от сигарет *Time*, толкнула его локтем,
Лев, 32-летний архивист из Екатеринбурга, находит в дедовом сундуке письма 1946 года на идише с упоминанием клада, зарытого в районе ул. Алленби в Тель-Авиве. Его двоюродный брат Йонатан, владелец кошерной мясной лавки, смеётся по скайпу: «Ты представляешь, сколько русских туристов уже перекопали там каждый камень?» Через неделю Лев летит в Израиль с потрёпанным чемоданом, где между носками
Акива, худощавый парень в черной кипе и помятом пиджаке, каждое утро протирает прилавок в семейной лавке канцелярии на улице Меа Шеарим. Его отец Шулем, с седыми пейсами и вечно озабоченным видом, ворчит: *"Ты опять забыл заказать синие чернила? Клиенты спрашивают, а я как дурак стою"*. По вечерам Акива рисует в тетрадке с облупившейся обложкой — портреты соседей, старуху с кошкой на
Лиор, худой парень в очках с поцарапанными линзами, копался в коробке с хламом на заднем дворе антикварной лавки «Шемesh» в Тель-Авиве. Нашел зеркало в раме из оливкового дерева — трещина пересекала стекло наискосок, как шрам. "Смотри, Авигдор, тут дата на обратной стороне — 1946, Кирьят-Моцкин", — позвал он хозяина лавки, старика в ермолке, чинившего бронзовый подсвечник. Тот фыркнул: