Nic Caruccio

Лора, в рваных джинсах и кожаной куртке с выгоревшим символом анархии на спине, цепляла попутки по шоссе 66. В рюкзаке у нее — тетрадь с адресами случайных людей, которые пускали ее переночевать: трейлер в Аризоне, где старик-механик Корвин кормил её консервированными персиками, квартира над баром в Неваде с липким от виски полом. «Тебе точно не надо в полицию?» — спросил водитель фургона с
В Сонной Лощине, штат Нью-Йорк, Изабелла Крейн роется в бумагах отца — судьи Эдмунда, чей труп нашли в болоте с перекошенным лицом. Она снимает комнату над таверной «Дубовый лист», где по ночам слышит топот копыт. Шериф Гектор Мэйсон, жуя табак, ворчит: «Ваш батя сам напросился. Лез в дела Ван Брунтов, теперь их лесорубы косяком мрут». В старом особняке Крейнов Изабелла находит письма отца к
Лина, пятнадцатилетняя школьница из пригорода Милстона, каждое утро покупала латте с корицей в кафе *Двойное дно* перед уроками. Её отец, Грег, слесарь на местной фабрике, оставлял на кухонном столе смятые чеки и ключи с брелоком в виде гаечного ключа. В парке у старой карусели Лина встретила Ома — тощего мужчину в выцветшей косухе, который жевал жвачку со вкусом лакрицы. *«Хочешь, чтобы папа
Мойша "Мо" Гольдштейн, адвокат из Филадельфии с привычкой жевать мятные леденцы во время дедлайнов, возвращается в бруклинскую хасидскую общину после внезапной смерти отца. Рабби Элиезер Гольдштейн, чей черный сюртук до сих пор висит в спальне на медной вешалке, оставил незакрытым дело о продаже общинного центра. Сестра Мо, Ривка, в платке, завязанном туже, чем узлы на тесте для халы,