Наталья Шостак

Анна Семёнова, в рыжем пальто с оторванной пуговицей, приезжает из Твери в Москву. Первый рабочий день на телеканале начинается со стычки с редактором Виктором Крутовым в коридоре с линолеумом, пахнущим хлоркой. «Ты тут не в сельской библиотеке, — бросает он, разминая пачку «LM». — Рейтинги или увольнение. Выбери сама». В её съёмной однушке на окраине, где окна дребезжат от поездов, Анна находит
Вот как можно пересказать эту историю, будто за чашкой котера с приятелем: Представляешь, конец 80-х. Наш Иона Петрович — не абы кто, а большая шишка из партии — вдруг берет и рушит всю свою жизнь. Кидает высокий пост, семью, страну... сваливает на Запад. Жена его, говорят, просто не пережила такого удара — умерла от горя. А сын Андрейка, совсем еще пацан, остается один, даже толком не поняв, что
Знаешь, есть один фильм из совесткого прошлого — тот самый, где гоголевские истории с хутора вдруг оживают, но не просто так, а с какой-то щемящей грустинкой. Смотришь его и ловишь себя на мысли: да это же не просто про русалок да кузнецов! Тут будто сам Николай Васильевич тенью мелькает за кадром — то ли вспоминает свое детство в Диканьке, то ли мучается от тех самых «петербургских» метаний, о