Мелинда Бонини

Доктор Эвелин Грейс ведет прием в полуразрушенной клинике на окраине Лос-Анджелеса. Треснутые окна забиты досками, в углу дымится жестяная печка. Пациенты приносят консервы вместо денег: подросток Лиам, который боится выходить на улицу после того, как увидел, как зомби разорвали его собаку, и Марта, бывшая учительница, теперь вяжущая свитера из распутанной пряжи старых штор. «Они двигаются как пьяные, — говорит Лиам, ковыряя грязь под ногтями. — Но глаза… они же *видят*». Эвелин записывает
О, это кино — просто крышеснос! Представь: обычный чувак в морге, день за днём возится с телами, скука смертная. И вдруг — бац! — прорыв: он жмёт на какую-то невидимую кнопку в мозгах, и покойники встают как по волшебству. Ну, не совсем живые, конечно — больше как марионетки, дребезжащие костями. Но слушаются его, будто гипнотизёр какой! Вот честно — смотришь и думаешь: «Чувак, ты вообще в курсе, что творишь?» То ли гений, то ли псих. А эти сцены, где мертвецы таскают швабры или ворчат что-то